Языковеды, востоковеды, историки

Работы было много, творческой и рутинной. Алексеев в докладе 1935 или 1936 г. «Стахановское движение и советская китаистика» с грустью отмечал: «На наших глазах хиреет и погибает колоссальный продуктор Н. А. Невский (пишет собственноручно учебник – азы)». Но большая педагогическая нагрузка для ученого – проблема, существующая и на Западе, и в словах академика имелось все-таки преувеличение. Невский добросовестно отдавал любой нужной работе все время, нигде не бывая, кроме мест службы, и отказывая себе в простом человеческом общении (полная противоположность активному Н. И. Конраду). Правда, лучше стало, когда в 1933 г. из Японии приехали, наконец, жена и дочь. Дочь пишет: «Обычно я вспоминаю отца за работой, сидящим в кабинете за письменным столом, обложенного книгами, бумагами, карточками, в клубах табачного дыма. Работал он очень много, время черпая за счет своего сна и отдыха, спал по 4–5 часов в сутки, стараясь ежедневно сделать как можно больше. Создавалось впечатление, что он торопился, боялся не успеть завершить начатое. Такой же режим был у него и во время отпуска. При выезде на дачу основной багаж составляли те же книги, рукописи, карточки». На всех местах работы Невский считался «ударником».

Кроме немногих друзей, Николай Александрович более всего общался со студентами, которые его любили. Скромный и доброжелательный, он, казалось, не имел врагов. Мне в 90-е гг. удалось записать воспоминания уже упоминавшейся в связи с Конрадом его бывшей студентки в ЛГУ Ф. А. Тодер, позднее сотрудницы академического Института востоковедения в Москве. Она вспоминала, как Николай Александрович поражал всех знанием Японии и японской культуры. Если другие преподаватели, включая Конрада, знали лишь книжную культуру и литературный язык, то Невский знал и диалекты, и народную, «низовую» культуру, и старался научить этому студентов. Лишь он на факультете мог перевоплощаться в японку, по-женски хихикать и двигать руками, сопровождая это женскими частицами и междометиями, всему этому он учил студенток. И когда Тодер на практике в качестве переводчицы могла по-женски говорить с японскими инженерами, это по достоинству оценили ее собеседники. Погруженный в научные размышления, Невский не был таким блестящим лектором, как Конрад. Но Николай Иосифович, по воспоминаниям Тодер, всегда говорил: «Невский как ученый на несколько голов выше меня».

Однако Конрад уже в 1934 г. стал членом-корреспондентом АН СССР, а попытка Алексеева на следующий год провести в академию Невского не удалась. Возможно, были и иные причины, но официально против него выдвинули аргумент, с которым трудно было спорить: малое число публикаций. За восемь лет при огромном количестве произведенной работы издал он немного, и главной причиной были не внешние препоны, а отсутствие у него желания заниматься отделкой работ и подготовкой их к печати.

Единственной его прижизненной книгой стали упомянутые выше «Материалы по говорам языка цоу», включившие в себя далеко не все им сделанное по этому языку. В очень ценной хрестоматии по литературе Китая и Японии «Восток» (см. о ней в очерке о Н. И. Конраде) Невский опубликовал небольшие фрагменты многолетних трудов по двум темам: синтоизму и айнскому фольклору. Еще были упомянутый Алексеевым «учебник – азы» (совместно с Е. М. Колпакчи), вышедший в свет в 1936 г., две предварительные публикации по тангутике и две статьи по японскому языку. Одна из них, «От “Московии” к СССР» была посвящена заимствованиям из русского языка в японский в разные исторические периоды, причем большая его часть описывала лексику, специфическую для группового подъязыка японских коммунистов. Тема в наши дни выглядит экзотично, но поражает великолепное знание даже таких языковых реалий; это опять-таки небольшой фрагмент тех знаний самых разных видов японского языка, которыми обладал Николай Александрович; он знал и как говорят женщины, и как говорят коммунисты. Другая статья «Представление о радуге как о небесной змее» – совсем узкая по теме и посвящена этимологии одного японского слова. Опять вершина айсберга! Но эта статья дала заглавие вышеупомянутой японской биографии Невского: «Небесная змея». Символичное название!

Все же Алексеев был не прав, говоря о том, что Невский хиреет. Ученый оставался «колоссальным продуктором» во всем. Продолжал он трудиться в той или иной степени над всеми темами, когда-то начатыми. Он уже не мог вести полевые исследования, но оставалась обработка гигантского по объему материала, собранного в Японии, а в области тангутики в его распоряжении имелась обширная коллекция, привезенная Козловым. Появились и две совсем новых темы: историческая фонетика японского языка, включая диалекты Рюкю (он успел сделать по этой теме доклад, тезисы которого сохранились и теперь изданы), и подготовка к печати первых в России рукописных грамматики и словаря японского языка, составленных при Анне Иоанновне японцем Гондзой (после крещения Демьян Поморцев). И еще разные темы от иероглифики до перевода «документов японских пролетарских партий».