Языковой вкус эпохи

Да, русский литературный язык остается литературным русским языком, хотя и предстает в ином, достаточно видоизмененном виде. Вероятно, в конечном счете он будет не хуже и не лучше, чем был вчера и позавчера, но более приспособленным к новым условиям и новому поколению россиян. Пока же можно и говорить, и беспокоиться о его состоянии, ибо оно мешает нормальному протеканию общения, уже потому что вызывает неудовлетворенность старшего поколения общества. Есть и другие причины; М. И. Черемисина, например, заметила: «Перестает различаться живое и мертвое в речи, жизни, душе» (6, с. 326).

Ангелу-хранителю России судить о том, насколько исторически плодотворны лежащие в основе нынешнего языкового состояния хозяйственно-производственные факторы «свободного рынка» и соответствующие мировоззренческие и вкусовые принципы.

8.3. Тема состояния русского языка связана даже не с какими-то определенными процессами или с изменением имманентных тенденций естественного исторического развития, а именно с тем «вирусом разрушения» (см. 0.5), который дает сегодня о себе знать во всем – в отношении к власти, дисциплине и порядку, к гражданскому спокойствию, к повседневному поведению и, конечно же, к самому языку как таковому, вне, так сказать, его употребления. Текущие в стране события, популистские настроения (и отражающая их фразеология), чувство вседозволенности, элемент анархии и общая неряшливость создают питательную среду для нигилизма, сознательного отказа от привычного, в частности и литературно-языковой нормы.

Общая социальная атмосфера, торжествующая мода, определяя общественный вкус, создают особо благоприятные условия для победы коммуникативной целесообразности. Употребляя этот термин, мы обращаемся к пониманию ее взаимодействия с заботой о неизменности традиционной правильности как антиномии, лежащей в основе динамики литературно-языковой нормы (см.: В. Г. Костомаров, А. А. Леонтьев. Некоторые теоретические вопросы культуры речи. ВЯ, 1966, 5).

Если нормальное развитие нормы обеспечивается равнодействием сохранности традиции и коммуникативной целесообразности, то сегодня влияние первой ослаблено, а вторая преувеличена и часто понимается искаженно. Так, например, коммуникативная целесообразность заставляет в противоречие к нормативному оглушению согласных на конце слов произносить звонкие звуки на конце форм коллеГ, коД (чтобы избежать коммуникативного смешения их с формами калек и кот). Ситуация осложняется появлением массы новых орфограмм вроде Молдова, Абульфаз, кыргыз и т. д.

Вообще динамика языка обусловлена социолингвистически, а тенденция к устойчивости и социолингвистически (без синхронной «неподвижности» язык не мог бы обеспечивать общение), и внутрисистемно («давление системы»). Так вытесняются несистемные окказионализмы, архаизмы и т. д.; так реализуются антиномии стандарта и экспрессии, экономии и избыточности и т. д. Система органичнее в центре, где она «давит» сильнее, именно в ядре связи элементов прочнее, его стандарты обязательнее. Периферия же характеризуется известной аморфностью, разнообразием, идущей постоянно и быстро сменой элементов и их видоизменением (см.: Н. В. Черемисина. О трех закономерных тенденциях в динамике языка и композиции текста. В кн.: «Композиционное членение и языковые особенности художественного произведения», М., 1987). Здесь, видимо, имеет объяснительную силу разрабатываемое рядом лингвистов понятие «энтропии упорядоченности».

Для конкретной реализации принципа коммуникативной целесообразности, для самого понимания людьми удобства, желательного идеала формы и стиля общения принципиальное значение имеет торжествующая в данный момент мода, определяющая общественный вкус. Именно здесь надо искать ключ к пониманию механизма выбора, отбора и композиции имеющихся в языке синонимических, параллельных, соотносительных средств выражения, а также и создания новых выразительных средств. Стоит сравнить речевую манеру интеллигенции старших поколений с речью современной интеллигенции среднего возраста, чтобы почувствовать анахронизм литературной нормы, хотя она не содержит в себе никакой излишней сентиментальности. Ярким примером тут как раз служит резкая смена эстетико-смысловых представлений об экспрессивных нормах речевого этикета, о формах обращения и других речевых формулах быта.

Норма, по Э. Косериу, есть дескриптивное явление; в культуре речи – это прескриптивное явление. Норма реализуется в речи вообще весьма колебательно и вариативно. Отсюда роль вариативности в функционировании и в самом развитии языка. Речь – то, что живо, многогранно. Норма же – идеал, который предписывается, квалифицируется, насаждается. Но вряд ли этот идеал достигается, и далеко не все отклонения от нормы суть ошибки, даже если старшему поколению да и многим из среднего и младшего они лично не нравятся, не свойственны, вызывают идеосинкразию.