Языковой вкус эпохи

В основе вкуса, в частности и языкового, сегодня лежит лишь самое общее стремление к свободе выражения, причем вопросы «чего свобода» и «для чего она» не ставятся. Простейший способ самоутверждения – показать, что «мне все позволено», отчего среди течений сегодняшней моды торжествует grunge fashion – «стиль гранж» – одеваться как можно хуже (точнее, создавать такую видимость: джинсы с заплатками стоят куда дороже обычных!). Эту общественную настроенность отлично ощущают артисты; популярный клоун и мим В. Полунин утверждает, что сегодня зрители откликаются на неприятное, сварливое, агрессивное, но внутри беззащитное и униженное.

Развивая эти достаточно смелые, но, кажется, выдерживающие критику параллели, можно сослаться и на законы, которым подчиняется вкус и особенно мода в неязыковых сферах. Хотя главное в них – чувство гармонии, они развиваются по спирали, причем расстояние между витками, когда происходит некое возвращение к предшествующему опыту, определяется числами Фибоначчи (в одежде это 11–13-летние циклы). Мода предполагает желание, пусть не осознанное до конца, а у значительной части населения и вполне осознанное, пойти ей наперекор. В борьбе моды и антимоды и развивается эволюционная спираль.

В языке идут весьма сходные процессы. Исследуя конкретный материал, мы убедимся в том, что, скажем, сегодняшняя ориентация на разговорность сопровождается (если не порождается ею, когда она превращается в крайности моды – см. 2.2.) ориентацией на книжность (которая в свою очередь порождает модные крайности – см. 7.6.). Иными словами, языковой вкус формируется в достаточно драматичном столкновении разных потоков (на месте однонаправленности ориентаций советского периода), что, разумеется, отражает общий хаос и поиск новых ценностей в условиях демократизации и свободы, граничащей с вседозволенностью.

На культурно-речевой вкус, его изменения оказывают влияние объективные социальные функции языка в данную эпоху. Важную роль сыграло, например, то обстоятельство, что русский язык был средством межнационального общения и сотрудничества народов СССР и стал общепринятым мировым языком. Не вдаваясь в эту проблему, приведем слова М. Горького, выражавшего культурно-речевые заботы более полувека тому назад: Эти рассказы почти невозможно перевести на какой-либо европейский язык, а как раз именно теперь надобно бы писать так, чтобы европеец понимал нас… Мы все фокусничаем, «фасон давим»… Создается какая-то литература «для себя», очень «семейная» и «отреченная». Погоня за новыми словечками, неумеренное употребление местных словарей, местных языкоблудий на меня лично наводит тоску. Прошу простить, но в этом стремлении украсить рассказ нелитературными словечками, кроме засорения языка хламом, чувствуется мещанская эстетика: желание изукрасить икону фольгой, бумажными цветочками и «виноградами» (Переписка Горького с Груздевым. М., 1966, с. 30–31).

0.5. В бывшем СССР был порожден некий «вирус распада империи» – то ли идеолого-политическим противодействием тоталитарному единомыслию, то ли нежизнеспособностью идеи национально разнородного и культурно многообразного единого государства, имперски руководимого из центра, то ли общечеловеческим стремлением в ХХ веке к мелким странам, но не обособленным и разрозненным, как в «доимперскую» эпоху, а мирно уживающимся и активно сотрудничающим в едином экономико-технологическом пространстве, несмотря на культурную самостоятельность и различия в политическом строе. Во всяком случае, катаклизмы, наблюдаемые в Бельгии, Ирландии, Канаде, а теперь в республиках прежнего Союза, в Югославии, Чехословакии, свидетельствуют об активности названного вируса в сегодняшних этнически сложных странах.