Паша до последней минуты не был уверен в том, идти ли ему на этот день рождения. Настроения не было совершенно. Хотя идти было надо, он понимал это. В его положении отсутствие у Баева в этот вечер значило бы нечто большее, чем просто отсутствие. Если бы хоть Вера пришла, думал он с надеждой. Но почему то он был почти уверен, что она не придет. А, может быть, Наде пойти одной? Ну, скажет им там, что у него приступ язвы. Или в этом роде. Да нет, он не выдержит там всей этой пьяной компании.
В половину седьмого Надя прошла мимо него в прихожую - за парадными туфлями.
- А ты чего сидишь? - озабоченно спросила она на ходу и начала одеваться.
В половину восьмого она вышла к нему из спальни уже одетая.
- А ты чего сидишь? - снова спросила она его - голосом одетой женщины.
- Я думаю, может, мне не идти? - пробормотал он не очень уверенно.
- Да ты что? - сделала она огромные глаза. - Что значит, не идти?
- Я боюсь, я не выдержу там всей этой... толкотни. Давай, ты одна пойдешь.
- Послушай, ты в своем уме?! Как это одна? Ты думаешь, вообще, о чем говоришь? Тебя ведь не сосед на партию в шашки пригласил.
- Ладно, ладно, - поморщился он, поняв, что лучше остановить поток ее бесспорных аргументов как можно раньше идти все равно придется.
Надя, в общем, была права. Как обычно.
Он, правда, еще заставил ее долго ждать себя, растягивая собственные сборы. А Надя тем временем подробно разъясняла ему, что, если Глеба в Вислогузах арестовали, это еще не значит, что им всей семьей следует направиться вслед за ним. И ему пора уже успокоиться, перестать пороть горячку и, разумеется, ни слова никому не говорить о Глебе. Единственное, что он реально может предпринять теперь - это незаметно навести справки. Она ничуть не меньше его переживает то, что случилось с Глебом. Но ехать сейчас в Ростов ему и невозможно, и бессмысленно.
Так она говорила, и все более и более раздражаясь, он понимал, что ему абсолютно не в чем не согласиться с ней.
Уже около восьми они вышли, наконец, из дому.
И все же только теперь, когда, едва войдя, сразу окунулись они в густую атмосферу застолья, беспричинного веселья, бессмысленных разговоров, только теперь Паша мог вполне оценить, насколько тяжело ему будет досидеть этот вечер до конца. Единственное, что радовало его - Вера Андреевна была здесь. Впрочем... Какое ему до этого может быть дело? - подумал он, стараясь не слушать лепета супруги Бубенко.
Он взял со стола бутылку, налил шампанского Наде, себе, заодно и поэту. Налив, заметил вдруг на себе взгляд именинника.
- За ваше здоровье, Степан Ибрагимович, - сказал он, подняв хрустальный фужер.
- Спасибо, - кивнул ему Баев, дотронулся до бокала, но пить не стал, и покуда пили Паша и Надя, смотрел на них. Паше заметен был этот взгляд.
Что-то будет, если он узнает, подумал Паша. А ведь очень даже может случится, что узнает. Если только следователь в Ростове не окажется ленив. А вдруг уже знает? А вдруг письмо? Чуть скосив глаза, Паша машинально продолжал следить за Баевым. Тот в это время что-то говорил склонившейся к нему горничной. Горничная кивала, потом отошла.
Будет, конечно, рад, думал Паша о Баеве, будет доволен. Хотя, казалось бы, чего им делить; общий язык друг с другом они как будто нашли. Неофициальную субординацию между ними Паша соблюдал, придавая ей форму отношений между менее и более опытным ответработником. Баеву не разу не пришлось даже давать ему понять что-либо. Хотя ведь так ему и сказали в райкоме, когда он только приехал в Зольск: все что нужно, Баев вам сам даст понять.
Но, разумеется, все-таки будет рад. Предпринимать, возможно, ничего не станет, но папочку в сейф положит. Просто будет иметь в виду, и ему при случае даст понять, что имеет в виду. И это будет предельно унизительно - знать, что ты с головой зависим от него, знать, что в любую минуту... Ох, Глеб, Глеб.
Паша мысленно вздохнул и заметил на себе тревожный какой-то взгляд Веры Андреевны. Она сидела напротив него между Харитоном и этим мальчишкой из Москвы - Паша не помнил, как его зовут. Паша натянуто улыбнулся ей и потянулся к блюду с карбонатом.
После третьего бокала шампанского взгляд Леонидова стал казаться Вере Андреевне излишне пристальным. Ее собственный взгляд был теперь как бы не вполне ей послушен, поэтому она старалась не смотреть на Алексея. Но краем глаза видела постоянно, что он следит за ней, и это раздражало ее немного.
Она слегка опьянела, мысли и чувства ее перестроились каким-то новым логическим порядком - казалось ей, она может различить вокруг себя нечто недоступное трезвому взгляду. Это было и странно, и хорошо. Она видела, что со стороны, должна была она казаться чуть пьянее, чем на самом деле. Ей почему-то сделалось трудно разговаривать и вести себя, как обычно. Приходилось следить за своими словами, иногда проговаривать их про себя прежде, чем произнести - словно репетировать. Это забавляло ее. Время от времени ей хотелось беспричинно засмеяться.