Идальго

— Ваше величество, мне пока неведомо, о каких делах, от шпионов в тайне сохраняемых, тут говорили, а по чугуну ответить уже готов. В заводах, что чугун выделывать продолжают и недостатка в руде не испытывают, пока трогать ничего не надо. А в тех, где новые печи взамен устаревших ставить намечено, я бы предложил их строить самого нового образца, в стальных кожухах и размером в двадцать пять тысяч футов. И, пока постройка эта ведется, от заводов со старыми печами к новым дороги хорошие тянуть: как только новые печи заработают, старые на перестройку отправить, а руду и уголь с них по дорогам сим к новым печам возить. Для заводов уральских я на карте пути такие уже наметил, и если таким путем идти, то окажется, что уже следующим летом выделка чугуна на Урале вырастет более чем вдвое, а еще через два года один Урал будет державе давать не менее десяти миллионов пудов в год. А если дороги сии и дальше протянуть да завод новый поставить, то и вдвое против названного. Гора Магнитная из руды замечательной целиком сложена, и руды вей на весь Урал хватит на долгие годы…

Однако, посмотрев на Канкрина, Любарский решил на этом свое выступление закончить и, не дожидаясь приглашения от царя, сел на место. И, хотя Егор Францевич ничего на выступление Василия Васильевича вслух не сказал, дискуссия как-то резко завяла.

— Хорошо, я думаю, что на этом мы на сегодня закончим. Через неделю было бы неплохо мне иметь планы по каждому заводу, мы их с Егором Францевичем отдельно изучим… Спасибо, господа.

Когда все расходились, ко мне подошел Бенкендорф:

— Александр Васильевич, вы уверены, что выделение каждому рабочему квартиры отдельной не приведет к росту противоправных дел со стороны тех, кому это не достанется? Ведь если подобное дойдет до ушей хотя бы столичных рабочих…

— Егор Францевич в одном был прав: подобное нужно будет и на прочих заводах устраивать. Не сразу, но… а давайте пойдем куда-нибудь пообедать, и я вам расскажу, как потребность в деньгах на подобные строительства уменьшить в разы. Тут ведь главное — не давать всем всё сразу, а показать, что такое будет всем скоро доступно, то есть всем, кто работает хорошо и знания свои увеличивает.

— А вы уверены, что Россия сможет скоро такое проделать?

— Скоро, Александр Христофорович — понятие растяжимое. Но тут о сроках вообще речи не будет, иная засада ждет нас на таком пути. И вот как ее избежать… Вы все же столицу знаете куда как лучше меня, так подскажите, где два взрослых и не самых глупых человека могут посидеть, пообедать славно и поговорить часа два-три так, чтобы им никто не помешал. И чтобы никто даже не услышал, о чем они меж собой беседуют…

Бенкендорф город знал, и хорошо знал живущих в городе людей. Поэтому обедали мы с ним у него дома, на Морской улице, куда мы из Эрмитажа — то есть из Зимнего дворца, в котором было совещание — дошли пешком за пятнадцать минут даже никуда не торопясь. Ну что сказать, повар у него был отличный, итак что мне обед очень понравился. А потом понравился и ужин: разговор наш сильно затянулся. Да и вообще он закончился «на полуслове», просто Александр Христофорович сказал, что «так мы вообще ни о чем не договоримся». То есть мы и не договаривались, уже где-то через час после окончания обеда он с сильной досадой произнес:

— Возможно, граф, в ваших Аргентинах все эти предложения и имеют какой-то смысл, но в России они мне кажутся в принципе неосуществимыми. Вы просто не понимаете русских людей, вот что я вам скажу.

— Не берусь оспаривать ваши слова, но все же отвечу: люди — они везде одинаковые. И везде одинаково упертые, везде люди в большинстве своем просто не желают что-то в своей жизни менять, даже если и жизнь у них совершенно убогая. Но я одно знаю: если людей, хотя бы и насильно, поместить в условия гораздо более хорошие, чем у них было раньше, то очень скоро эти люди будут думать, что они всегда так жили и уже и дальше захотят жить так же. Единственное, им придется уже постоянно напоминать, как паршиво им жилось раньше, причем исключительно, чтобы они себе большего не потребовали. Человек ведь — скотина неблагодарная, но если из человека эту благодарность все же достать… Одна из первых заповедей пресвятой девы заключается в том, что люди должны благотворительность к ближнему проявлять, и не из-под палки, а по велению души.

— Много вы мужиков найдете, желающих по велению души ближнему помочь…

— Сейчас — очень немного найду, если вообще таковые изыщутся. Но я вот с чем согласен: если нынешних мужиков к благотворительности принуждать, то уже дети их, с младых ногтей подобную благотворительность видящие и буквально с молоком матери ее впитывающие — хотя бы и из-под палки — сочтут благотворительность к ближнему уже нормой жизни. Дайте мне десять лет — и таких детей уже будет во множестве, а через два поколения людей, иных принципов придерживающихся, все окружающие будут считать ненормальными и станут таковые изгоями.

— Все это лишь теории красивые, но сказки — они все такие. А жизнь — она совершенно иная, и мечтам бесплодным потакать не станет.