Идальго

Однако чернолесье — чернолесье и есть: грибов, годных для сушки, было немного, в тех, что под засолку годились, крестьяне вообще не брали. Просто потому, что соли не было. Да, убогонькая была деревня, особенно, если учитывать, что в ней и домов-то было всего девять штук. Но это дело поправимо, и для начала я привез в деревню кучу высокотехнологичных средств производства. То есть полсотни лопат стальных, полсотни топоров, полсотни кос, пять пил модели «Дружба-2», специально изготовленных на Ижорском заводе по моему «чертежу», все это «богатство» раздал мужикам и поставил перед ними «очередные задачи» совершенно несоветской власти. Простые задачи, и первой — на зимний стойловый период — была задача «изрядно почистить лес».

То есть я-то знаю, что под словом «чернолесье» официально понимается нечто другое, но в моих краях этим словом называли сорный смешанный лес из ольхи, черемухи, кустов всяких бесполезных — и я распорядился всю эту «сорную» растительность извести. Причем не просто вырубить, а вырубить, притащить срубленное в деревню, попилить-порубить на дрова, сложить в удобные кучи. При этом особо указал, что чем больше таких дров (в основном, конечно, хвороста) народ истратит на собственное отопление, тем будет лучше. Но всю золу, которая останется посоле сжигания этого древесного мусора, нужно будет сложить в короба для последующего использования.

При этом категорически запрещалось вырубать березы, дубы, сосны и елки. Я подозревал, что когда-то здесь был лес совершенно нормальный, но когда рядом стоит огромный, почти полумиллионный город и город этот полностью отапливается дровами, то леса как-то быстро заканчиваются. А у меня всегда было убеждение, что если «сорняки» в лесу вырубить, то нормальные деревья будут расти гораздо быстрее. То есть это было мое личное убеждение, за верность его я поручиться, конечно, не мог, но когда в далеком детстве на вырубке я просто посеял полсотни желудей, всего через пять лет я лично — и с огромным удовлетворением — смотрел на молодые дубы, а вот все мои попытки насадить благородную культуру в именно «чернолесье» вообще ничем не окончились.

Впрочем, эту работенку я мужикам поручил вовсе не в заботе о лесах. В марте, когда снег уже начал таять, я снова наведался в деревню и озвучил следующее задание: на огороды, которые мужики собрались засаживать репой, я приказал натаскать торфа с болота. Их расчета по одному ведру (точнее, по одной «вот такой корзине») на квадратный аршин. И не просто натаскать и в землю его высыпать, а в каждую корзину торфа добавить по крынке золы, тщательно золу с торфом перемешать — и после этого уже его на огороды заносить. Еще я приказал в земле на огородах закопать весь накопившийся за зиму навоз, а кроме традиционной репы я распорядился еще и картошку посадить (картошку я не захватил, но пообещал к посадке ее привезти), морковь и лук репчатый. С луком оказалось все довольно просто, я целый мешок лука-севка в Петербурге на рынке купил…

А в качестве дополнительного задания я распорядился выстроить большой навес (шагами отмерял участочек соток в пять), крышу навеса покрыть камышом с болота, а когда землю станет возможно копать, то набрать глины и налепить «вот таких» кирпичей. Для кирпичей я даже несколько железных форм с собой притащил и показал, как в них лепить так называемый «прессованный кирпич», используя пока вместо глины снег. И показал, как кирпичи на просушку складывать нужно. А затем сообщил, что к следующему приезду я особых достижений в плане кипричелепки ждать от мужиков не стану, но вот к концу весны под навесом уже высушенных кирпичей должно лежать «вот столько» (указал себе по грудь) — и уехал искать картошку.

То есть уехал я, конечно, вовсе не за картошкой, а просто в город: в такой деревне лично мне даже на одну ночь останавливаться было страшновато. Да и народ в деревне жил, как оказалось, нерусский (хотя и православный, а половина местного населения и по-русски вполне сносно разговаривала), так что чего от них ожидать, я вообще не представлял. А береженого, как известно, и… дева Мария в основном, но именно бережет.

И всячески о береженном мне заботится: например, теперь для поездок я совершенно свободно получал тройки (те самые, с бубенцами), а при поездках в Лепсарь меня сопровождало шестеро казаков, ведущих в поводу сменных лошадей для этой тройки. То есть они — эти шестеро — не рядом со мной ехали, а выезжали заранее, организовывая смену лошадей воле деревушки Румбалова, то есть буквально на полпути — так что дорога до Лепсари у меня занимала буквально пару часов. Зимой занимала, про лето я пока еще не задумывался…