Идальго Иосиф

– Спасти чью-то жизнь может один лишь Господь. Мы же можем только помочь избежать смерти… возможно, ценою собственной жизни. Если этот свиток попадет на глаза Торквемаде[2] – любому фанатику, – даже Господь не спасет меня… Когда ты будешь вписывать в него имена – помни об этом, Иосиф. Только всех ведь не впишешь. У инквизиции уже есть списки – Списки Смерти, и они длиннее, чем жизнь самого старого еврея в этой стране. И их еще продолжают писать.

– Я знаю это, Мигель! Я знаю, что многие тысячи пойдут на костер только потому, что называют бога другим именем, и я не могу вывести их всех из Испании, как когда-то Моисей вывел их предков из Египта. Но я могу спасти столько из них, сколько свободного места в этой грамоте. – Иосиф раскрыл ладонь, и свиток медленно развернулся. – И ты, Мигель, хочешь того же, иначе эта бумага была бы много короче. Это будет – Список Жизни! Жизни, дарованной тобой этим людям.

– Эта бумага принадлежит тебе. И ты знаешь, Иосиф, как распорядиться ею. Это все, что я мог сделать. А теперь – иди. Если нас увидят вместе… ну, ты сам знаешь…

Они еще секунду постояли – пристально, словно желая запомнить, посмотрели друг на друга, и в едином порыве крепко обнялись – Мигель да Гамма – благородный аристократ испанского Двора, и Иосиф бен Эзра – потомок старинного рода Давидова. Они оба знали, что больше не встретятся. Пути Господни неисповедимы, и они оказались на разных его путях…

Пятнадцатый век церковь встретила глубоким кризисом, потрясшим до основания незыблемую твердыню католицизма. В короткий срок, один за другим, были объявлены еретиками и смещены три Папы. Над христианским миром нависла угроза безвременья. Занявший в это время пошатнувшийся римский Престол Бенедикт XIII, желая продемонстрировать миру непоколебимость церкви, вызывает раввинов на открытую дискуссию. Еврейская религия, полторы тысячи лет стоящая на пути у христианства, должна быть наконец посрамлена и растоптана, а евреи поголовно обращены в истинную веру, – пишет он воззвание к епископам.

Шестнадцать Арагонских раввинов предстали перед сорока лучшими теоретиками христианства, собранными со всей Европы. Бенедикт XIII, восседая на роскошном кресле, облаченный в щедро украшенные драгоценными камнями одежды, открывает дискуссию…

Через шестьдесят дней заседаний, превратившихся для раввинов в полное откровенных угроз судилище, проигравший и раздосадованный Папа прекращает дебаты и покидает собрание. Разбитый наголову, в ярости он повелевает изъять и сжечь все Талмуды, а евреев насильно обратить в христианство. Католицизм, проповедующий всему миру добро и терпимость, в очередной раз берет в свои руки Меч и Огонь.

Церковь не простила Бенедикту XIII поражения, и он вскоре был смещен. Для евреев – тех, кто не испугался угроз и насилия, наступили десятилетия относительного покоя. Хуже всего было остальным, кого церковь все же сумела обратить в христианство, приняв в свои «братские» объятия. Евреи называли их – анусим – принужденные; братья-христиане – маранами, свиньями.