Принимая из рук Вирджинии белое фарфоровое блюдце с трещинкой, Эстелл на мгновение встретилась с ней взглядом. И сразу же опустила глаза на коричневое горячее яблоко с пастилой наверху и блестящую серебряную ложечку рядом. «Ах, Вирджиния!» – только проговорила она и потянула блюдце к себе, вдыхая яблочный аромат. Какой-то миг печеное яблоко и желтые от никотина пальцы Вирджинии, еще придерживающие блюдце, заполняли все ее поле зрения, были для нее – весь мир.
8
Лейн Уокер, проходя наверху мимо старухиной двери, сказал:
– Миссис Эббот, пойдемте, помогите нам вырезать тыквенные рожи.
– Преподобный Уокер, – почти робко отозвалась старуха, – вы верите в духов?
– Ну в некотором роде да, – ответил он. – Во-первых, верю в Святого Духа. – С улыбкой, выражающей не насмешку, а удовольствие от игры, он жестом картежника, кидающего карту, выбросил руку с вытянутым для счета указательным пальцем.
Старуха из-за закрытой двери сказала, и голос ее прозвучал ближе:
– По-моему, я видела духа.
– Что ж, сейчас для него самое время, – сказал он и, приподняв руку, задумался, какого еще он мог бы назвать ей духа, в которого верит и может засчитать вторым. – Потому-то и надо понаставить побольше тыквенных чучел. Духи все и разбегутся.
Он подмигнул Льюису Хиксу, который соскребал краску с двери чулана рядом со спальней Салли Эббот. Льюис чуть слышно хмыкнул и облизнул губы: со священниками он чувствовал себя неловко, а этот тем более сумасшедший – так по крайней мере считал Льюис.
– Вы думаете, я шучу, а я говорю серьезно, преподобный, – сказала Салли Эббот.
Он по ее голосу отлично понял, что она говорит серьезно. Но на дворе, пыхтя и отдуваясь, как дракон, гудел сильный ветер, дрожали окна и что-то время от времени ударяло в стену дома – тут не так-то легко принимать с должной серьезностью страхи Салли Эббот.
– Тем более надо спешить понарезать тыквенных рож. – Он сразу же спохватился, что сказал что-то недостаточно доброе, и захотел поправиться: – Вот что. Вы отоприте дверь, я войду, и мы с вами об этом подробно поговорим.
Минутное молчание. Потом Салли Эббот ответила:
– Нет, это было бы неправильно. Я знаю, вам всем это кажется пустяком…
– Напротив. Оттого-то мы и съехались. – И добавил, хотя сразу же понял, что поторопился напрасно: – Мы должны разобраться в этом как разумные люди, а не как бешеные обезьяны.
Опять стало тихо. Потом отдалившийся голос Салли произнес:
– Я лично не считаю себя бешеной обезьяной.
Льюис посмотрел на него так, словно и он, как родственник, чувствует себя оскорбленным.
– Я вовсе не то хотел сказать. – Лейн Уокер пожал плечами. – Прошу меня простить. Я ведь не то имел в виду. – Он беспомощно улыбнулся Льюису. Льюис в ответ только повел плечом, вежливо, но не примиренно, и возобновил работу.
– Можете не извиняться, – гордо произнесла Салли из глубины комнаты. – Мой брат Джеймс придерживается точно такого же мнения. Женщины вообще не люди, они не далеко ушли от животных предков.
– Миссис Эббот, – просительно произнес пастор и простер руки к двери, – ведь вы же не думаете, что я… – Его природный оптимизм быстро иссякал, на Льюиса Хикса он теперь намеренно не смотрел. Два противника сразу – это чересчур.
– Кто как считает, – холодно и снисходительно произнесла Салли Эббот. – Каждый должен держаться своих мнений.
Несмотря на то, что Лейн Уокер был небольшого роста и благодушен по природе, один из избранных, как сказал бы Жан Кальвин – утром, едва раскрыв глаза, разбуженный к жизни первыми же шорохами дня (птицами, своей шумной троицей детишек, женой, спозаранку начинающей уроки верховой езды), он сразу вскакивал с постели, горя нетерпением тут же взяться за тысячу неотложных дел: сколько книг надо прочитать и писем отправить, сколько навестить прихожан и составить проповедей (сочинение проповедей было его любимым занятием, и он делал это мастерски), – но все же и он перед лицом неизбежности умел признать себя побежденным.
– Миссис Эббот, – сказал он, – начнем сначала. – И любезным, приветливым тоном начал: – Мы с мальчиками вырезаем тыквенные фонари, миссис Эббот. Не согласитесь ли вы нам помочь?
– Обезьяны не умеют вырезать фонари, – отозвалась старуха.
С протянутой в знак доброй воли рукой он еще подождал за дверью, потом обратил круглое лицо к Льюису Хиксу – тот стоял к нему спиной и, как ни разгоралось внизу всеобщее веселье, как ни выл, как ни налетал ночной ветер снаружи, знай себе работал скребком, сдирая старую краску. Маленький пастор округлил и без того круглые голубые глаза, словно вдруг вспомнил что-то, быть может, что он сказочное существо, и потеребил двумя пальцами редкую, кудельками, как у гнома, бородку. Повернувшись снова к двери, он немного театрально, озорно запрокинул голову и выставил смешную плоскую ступню, будто отрешился от смертных людей с их неурядицами, но готов, так и быть, если человечество захочет внять, дать ему на прощание последний ценный совет.
– Миссис Эббот, – торжественно произнес он, – вы несправедливы к обезьянам.