– Когда в Америку прибыл белый человек, – продолжал Лейн Уокер, – естественный отбор чуть было совсем не извел на земле краснокожего. Печень североамериканского индейца не знала воздействия алкоголя. Вино, сидр, мед, пульке, саке, виски были известны на планете почти повсеместно многие сотни лет, и, хотя они смертельный яд, образовалась панхроматическая человеческая раса, способная воспринимать радости алкоголя и при этом не гибнуть. А индеец – нет! Его печень и мозг безумствовали и содрогались, и, если он даже и способен был совладать с этим феноменом психологически, все равно бихевиористически он был беспомощен. «Исчезающий американец» исчез, держа виски в одной руке и ружье в другой, и благодаря виски правая рука, как говорится в Писании, не знала, что делает левая, и так он и утонул в оловянной кружке, только пятки сверкнули. Можете почитать в книгах по истории: не кавалерия Соединенных Штатов побила непобедимых апашей, это сделал обозный фургон! Огненная водица! Однако пути господни неисповедимы. Краснокожий, умирая, отомстил: одной рукой, не ведавшей, что она делает, он успел подарить белому табак!
Дверь ванной распахнулась, как раз когда преподобный Уокер, расхаживая из стороны в сторону, подходил к ней; он успел отскочить, рассеянно поклонился Девитту, повернулся на одном каблуке и пошел обратно. Девитт, рослый, сутулый, начал было спускаться по лестнице, но на первой же ступеньке остановился, держась рукой за стойку, и со смущенной широкой улыбкой на рыжем, веснушчатом лице прислушался.
– Американские индейцы, – пастор поднял указательный палец, – курили табак сотни лет. У них выработались необходимые для этого легкие, и химические процессы в организме, и социальные установления. Белые же люди – а также и черные и азиаты, – не имея такой защиты, вскоре столкнулись с тем (и сталкиваются сейчас), что каждого десятого из их числа уносит рак легких, сердечные болезни и бог весть что еще. Тут можно было бы привести для сравнения – но я не буду, – что происходит, когда опиум, гашиш и прочее – вещества, относительно безобидные на Востоке, – обретают популярность среди молодых американцев. Тем, у кого достанет ума, и твердости, и душевного благополучия, чтобы противостоять этим всесильным ядам, отравляющим тело, и отвергнуть их все полностью или же пользоваться ими умеренно, – именно этим людям и предстоит переделать будущий мир, воздействуя на него самым прямым образом: им будет принадлежать единственная здоровая линия в генофонде.
Он сделал остановку – в речи и в хождении – и выпрямился.
– Теперь возьмем самый интересный генетический случай – черного!
– Неужто он интереснее, чем бедный мексиканец? – с притворным негодованием воскликнул, поднимаясь по лестнице, Рейф Хернандес.
– Вы опоздали, – вскидывая руку, как полисмен на перекрестке, провозгласил Лейн Уокер. – И, как прибывшие с опозданием, не имеете никаких прав. Поэтому я лишаю вас слова.
Патер ткнул себя в грудь и, сделав страшные глаза, возразил:
– Я? Да я тут раньше Колумба!
– В таком случае вам даруется одно-единственное право: можете идти и помочиться.
Патер довольно рассмеялся, отвесил ему поясной поклон и в притворной спешке ринулся в ванную.
– Ну, знаете ли, преподобный! – произнесла Салли Эббот, но слышно было, что она не столько возмущена, сколько удивлена.
– Итак, мы говорили, – продолжал он, краснея, – про черных. – Тут он оборвал свою речь и, пригнувшись к двери, заметил: – Вопрос этот очень серьезный, сами понимаете. Не тема для домашнего балагана. Мы говорили о том, какой моральный урок можно извлечь из науки, этого серьезнейшего человеческого поприща, уступающего, пожалуй, одной только королеве Теологии. Прошу вашего полного внимания. – Не оборачиваясь, он махнул рукой в сторону ванной, откуда доносились некие звуки.
– Тс-с-с! – грозно приказал Лейн Уокер. Но звуки не прекратились.
– Черный, – снова начал он и замолчал, заведя глаза к потолку и словно выглядывая там кого-то. Льюис Хикс тоже посмотрел вверх, но тут же опустил голову.
А пастор, спохватившись, продолжал: