Идеаль

Билл Партридж шел навстречу Джеймсу в уборную, поравнялись – он кивнул и тронул поле шляпы. Джеймс кивнул в ответ и побрел дальше.

Распахнулась дверь, и в бар вошли двое полицейских. Би и Лори сразу же привычно заулыбались. Один полицейский сказал что-то, и они, все вчетвером, рассмеялись. Полицейский что постарше – Джеймс мог бы вспомнить его фамилию, если бы постарался, – подошел потолковать с Мертоном. Пока они стояли друг против друга, сблизив озабоченные лица, второй, помоложе, пошел вдоль стойки и, праздно свесив руки, остановился так, чтобы видеть телевизор. На экране полицейский держал на руках ребенка. По лицу у него струился пот. Ребенок был черный, полицейский – белый. Камера быстро наезжала, пока не осталось, во весь экран, только два лица. Полицейский у стойки ухмылялся. Кто-то обратился к нему. Он ответил, не отводя глаз от экрана.

Вернулся Партридж. Джеймс встал, чтобы пропустить его на место. Потом, садясь обратно, повернул голову и посмотрел вслед уходящей паре: толстый рыжий молодой парень – Фред… как его? – и с ним жена… Он вдруг вспомнил имя: Сильвия. Сто раз их здесь видел, но вот фамилия никак не вспоминалась. Они ему улыбнулись, он ответил кивком. Потом покачал головой, вылил себе остаток вина и услышал вдруг, что к нему обращается Генри Стампчерч:

– Верно, Джеймс?

– Угу, – ответил он. И, вздрогнув, очнулся от винной мути: – Что-что? – На щеке у него дернулся мускул.

Генри Стампчерч придвинул к нему лицо, подбородок вперед, стесанное темя назад:

– Ежели про хитрости говорить, то не женщин надо приводить в пример, а бобров.

Джеймс в замешательстве посмотрел на него и поднес стакан ко рту.

– Они знаете какие? – Генри, тараща глаза, повернулся к Партриджу. – Ведь они как? Ежели он задумал плотину ставить, а деревья по берегу все срублены, он знаете что сделает? – Генри выпрямился, ожидая ответа, на целую голову возвышаясь над собутыльниками.

– Что же это он такое сделает? – раздраженно спросил Джеймс.

– Канал выроет, вот что. Истинный бог, так. Навалит деревьев, чтоб ему, сучья срежет и эти… как их? – верхушки, значит. А стволы и эти… толстые ветви распилит на бревна по четыре фута длиной – ну, примерно сказать – и пророет канал в два фута шириной и в два глубиной, – он развел ладони на два фута и смерил взглядом, – и, верите ли, сплавит эти бревна вниз, где у него плотине быть, чтоб ему! – И он трахнул кулаком об стол.

– Чтоб ему! – ухмыльнувшись, повторил Партридж.

Джеймс бросил на него быстрый взгляд, раздосадованный его неуместной насмешкой.

Генри покраснел.

– А знаете, – горячась сказал он, – что Джон Джейкоб Астор разбогател на бобрах и чуть не погубил Соединенные Штаты?

– Труха, – буркнул Партридж.

– Вот истинный бог! Наводнения стали, каких свет не видел.

– А потом, – вмешался Сэм Фрост, всовываясь между ними, как судья на ринге, – если про хитрости говорить, то еще есть свиная змея. – Он хихикнул в кулак.

– Свинорылая змея, – поправил Генри Стампчерч.

– Пусть так. – Сэм великодушно отмахнулся пивной бутылкой.

Кто-то запустил музыкальный автомат. Джеймс вытянул шею – выяснить, кому это вздумалось, но Сэм Фрост сказал:

– Слыхал ты про свиную змею?

Джеймс повернулся обратно к нему и поднял стакан. В стакане было пусто. Из-за плеча у него голос Эмили спросил:

– Еще подать?

Он прямо подпрыгнул от неожиданности. И не успел подумать, как уже кивнул. Ладно, вреда не будет. Только полезно.

Мимо них прошлась в танце высокая студентка в паре с молодым Грэхемом. Парень глядел смущенно и с вызовом. Никто больше не танцевал. Здесь вообще не танцевали, это было не принято, не полагалось. Все равно как аплодисменты в церкви. Все присутствующие смотрели на них недовольно, с раздражением, даже сам Мертон из-за кассы. Что ее надоумило пуститься здесь танцевать под звуки музыкального автомата? Кино, что ли, какое? Встали и пошли к выходу парни Ранцона, за ними Сэм и Ленард Пайк. Потом еще и другие стали уходить, хотя и не из-за танца. Пора и ему, подумал Джеймс. Но вино играло с ним странные шутки. Время ускорилось и при этом замедлилось. Он мог бы спокойно сидеть тут и дальше, до бесконечности. Какое-то воспоминание, вполне могло быть, что и неприятное, продолжало задевать его мозг.

– Свинорылая змея, – говорил Сэм Фрост, – она притворщица, каких на свете нет. Что верно, то верно.

Партридж горячо закивал.

– Ее потревожишь, – продолжал Сэм, – она сразу хвост подвернет, голову подымет и шею расплющит – ну в точности кобра. В три раза у нее раздувается шея, мы с хозяюшкой в справочнике смотрели. И зашипит, и головой ударит, только что не ужалит. Ну, а не поверите, что кобра, она тогда гремучей змеей прикинется.

Партридж опять закивал.

– Да это что, – попытался перебить Генри. – Ты возьми обыкновенную лягушку…

Но Сэма уже было не остановить.

– Ежели свинорылая змея видит, что за гремучую ей себя не выдать, она тогда применяет совсем новую тактику. Разинет рот, забьется в конвульсиях, туда-сюда, а потом перекинется на спину, во рту – листья, комки земли, и застыла, посмотришь на нее, поклянешься, что дохлая, неделя, как сдохла.