Идеаль

– Меня, понимаешь, что расстроило… – Мистер Нуль подыскивал слова, кусая губы и сводя зрачки к переносице. Вид у него вдруг стал такой виноватый, что Питер Вагнер даже оглянулся, почти готовый увидеть у себя за спиной того старика в долгополом черном пальто, вновь подкравшегося, чтобы обрушить ему на голову тяжелую трость. Но сзади ничего не было, вернее, ничего, кроме стола с угрями, электропроводки и запаха. Вернее, запахов. Запаха было два разных, осо-знал он теперь. Один зоологический и еще какой-то… Запах чего? Он напрягся и наконец вспомнил: запах марихуаны! Он глубоко вздохнул, чтобы подтвердить свое подозрение, и у мистера Нуля испуганно полезли кверху брови.

– Я ученый, – сказал мистер Нуль, цепляясь за рукав Питера Вагнера. – Естественные науки – моя радость и мое проклятье. Ты можешь себе представить, что было бы без них с цивилизацией? В современном мире изобретатели заняли место бога. Тебе это понятно? Смотри сюда! – Он спрыгнул со стула и подбежал к столу с угрями. – Гляди! – повторил он, раскинув руки, растянув и опустив углы рта. – Угри, – произнес он с любовью. – Если бы мы могли овладеть их энергией… – Он повернул какие-то рычаги. Зажегся красный свет. – Следи за стрелкой, – распорядился он, ткнув пальцем в какой-то прибор слева от Питера. На шкале прибора стояли цифры от нуля до пятидесяти тысяч вольт. – Я только поворачиваю вот эту ручку и щелкаю их по носам, – он повернул, – и – дзык! – приборы загудели, стрелка подскочила чуть ли не до самого верха.

– Ух ты, – сказал Питер Вагнер.

– Да, – вздохнул мистер Нуль, потирая руки. Угри поизвивались немного и утихомирились. – Потрясные звери, угри. Могут жить и в воде и на суше, дешевы в содержании, грязи от них мало…

И он, улыбаясь чему-то, погрузился в задумчивость.

– Очень интересно, – сказал Питер Вагнер. На вид это была большая гадость: похоже на змею и на акулу, с плоским, как у слизняка, брюхом, а цвет – вроде поезда надземки, проносящегося сквозь плотный туман.

– Кто овладеет этой энергией, будет знаменитый человек. Знаменитее Бенджамина Франклина, – сказал мистер Нуль.

– Надо думать. – И вежливо: – Вот ты бы и взялся.

– Ха. – Нуль засунул руки в карманы и посмотрел хмуро, но хитровато. – Думаешь, это так просто?

По тому, как дернулся у него подбородок, Питер Вагнер понял, что попал в чувствительную точку. Он попытался пойти в обход:

– Ну, по крайней мере…

– Мистер Вагнер, – оборвал его мистер Нуль. Он вернулся к письменному столу и, заложив руки за спину, остановился спиной к Питеру Вагнеру. – Изобретательство – безнадежное занятие. Оно развращает душу. Как и всякое другое. Эх, я б тебе порассказал! До чего это все казалось соблазнительно, до чего хотелось изобретать, когда я был молоденький ослик, полный боевого задора. Роджер Бэкон, Фарадей, Франклин, Уатт – их имена звучали как заклинание, как шелест подола твоей девчонки, как невозможные названия ее тайных мест. – Мистер Нуль повернул к нему голову, глазки его замутились. – Ты никогда не замечал, что все открытия, сделанные человечеством, были случайны?

– Нет, не замечал, – признался Питер Вагнер.

– А факт, – сказал мистер Нуль. Выражение спины у него стало злое. Брюки на нем были такие же мятые, жеваные, как и физиономия. Он потряс кулаками, словно разжигая в себе неистовство. – Какой-то тупица, пещерный житель облепил свой очаг меднорудной глиной, и так пришел конец каменному веку. У нас есть свидетельства. Это угнетает, можешь мне поверить. Изобретение стекла, например: у Плиния описано. Один римский купеческий корабль вез… это, как его? Натрон, минеральную соду, ихний, стало быть, стиральный порошок. Причаливают к берегу, а там белый такой песок, развели матросы костер, пищу готовить, ну, камней поблизости нет, вот они и подставили под котел куски этого самого натрона, какие побольше. И пожалуйста, изобрели стекло. И таких случаев я могу тебе рассказать сотни. Душа задыхается.

– Я понимаю, – сказал Питер Вагнер.

– Взять, например, Луи Дагера. – Он уже расхаживал по каюте от стены к стене, ударяя кулак о кулак, все учащая шаги и удары. – Он много лет работал над тем, как запечатлеть на поверхности отраженный образ, и все без толку. А потом один раз оставил серебряную ложечку на металле, который у него был обработан йодом, поднимает ложечку, а изображение-то ее отпечаталось…

Салли Эббот опять наткнулась на пропуск, на этот раз в несколько страниц. «Вот досада», – вздохнула она. Пожалуй, все-таки надо бросить. Ведь чем дальше читать, тем чаще будет не хватать страниц, это на глаз видно. Она в нерешительности заглянула в книгу. И сама не заметила, как стала читать дальше, с того места, где после пропуска текст продолжался:

– …вообще-то говоря, – ввернул Питер Вагнер. Но того было не остановить. Помешанный. Он словно вел речи о чуме, землетрясениях, смерти.