Идеаль

Ария лежала на кровати в нижней комнате, к ней под тем же одеялом жалась Джинни. Ария худая как скелет, руки – палки, глаза огромные.

– Джинни, ты ступай спать наверх, – распорядилась Салли, снимая пальто. Девочка открыла было рот, чтобы возразить, но Салли прикрикнула: – Живо! – и отбросила край одеяла. Джинни скользнула на пол и пошла к двери. – И зубы почисть! – крикнула ей вдогонку Салли. Она сняла шляпу, приложила ладонь ко лбу Арии – нет, не горячий. – Ария, надо сменить простыни, – сказала она.

Она осторожно подняла одеяло, чтобы пересадить Арию на стул.

– Спасибо, – пробормотала Ария и ничего больше не могла произнести. По щекам ее бежали слезы.

– Ты не огорчайся, – говорила Салли. – Теперь все будет хорошо. Сейчас мы тебе постелем чистые простыни, и, может быть, устроим тебе ванну, и расчешем тебе волосы…

Голос ее звучал громко, бодро, а сердце в груди бешено колотилось. Она ведь ничего не знала. Как же это доктор Фелпс ей не сказал? А может, он и сам не знал. Когда он был здесь последний раз? На комоде стояли пузырьки с лекарствами, целая батарея, на всех наклейках – фамилия доктора Фелпса. Она вынула из ящика свежие неглаженые простыни – от них пахло чистым бельем – и стала застилать постель. Пока таблетки не кончатся, Джеймс, конечно, врача не пригласит. Так могли пройти недели. Ария могла совсем усохнуть, а он бы считал, что делает все возможное; Джеймс всегда был фаталистом, что пьяный, что трезвый, и с детства привык ходить за больной скотиной. Ну ладно. Теперь она, Салли, здесь. И все время, натягивая наволочки и пододеяльники, нагревая воду для ванны, доставая чистую ночную рубашку, она громко болтала – о том, как Ария прекрасно выглядит и какая теперь Джинни стала послушная, о всяких глупостях и пустяках, какие только приходили в голову. А Ария повторяла шепотом: «Спасибо… Спасибо…» – ничего не понимая, и плакала.

К тому времени, когда возвратился Джеймс, Ария, дрожащая, без кровинки в лице, лежала, крепко сжимая зубы, чтоб не закричать. Он встал на пороге кухни, распространяя запах дыма и джина, и посмотрел на Салли красными глазами воинственно и в то же время виновато.

– Я сжег дом, – сказал он.

– Знаю, – ответила она. – Арии надо дать лекарство.

Он медленно отвернул вдруг побледневшее бородатое лицо и на нетвердых ногах прошел через гостиную в спальню. Салли вошла следом, держась на безопасном расстоянии – он тогда был крупный и сильный мужчина, злить его было страшно, – и смотрела, как он набирал таблетки. Ария открыла рот, с готовностью, как животное, и он ссыпал их ей туда, а потом левой рукой осторожно приподнял ей голову, а правой дал запить пыльной водой, которая стояла на столике, наверно, несколько дней. Она проглотила и закрыла глаза, и он бережно опустил ее голову на подушку и сидел, держа ее за руку, а Салли стояла, прислонясь к дверному косяку, покуда Ария, не заснула. Тогда он встал и огляделся растерянно. Его что-то смущало, а что, он и сам не знал. Но потом понял: постель была чистая, а он, даже сняв одежду, все равно будет чернее сажи.

– Я лягу на кушетку, – сказал он.

Она кивнула.

– А я буду спать с Джинни.

Он посмотрел на нее:

– Ты ночуешь?

Она только слегка кивнула, не дав ему другого ответа, и пошла через кухню к лестнице наверх.

Он сказал – излишне громко:

– Я сжег дом Ричарда.

Она промолчала, до поры до времени.

Утром он уже не помнил, зачем он это сделал, – сначала он вообще ничего не помнил. Салли Эббот не верилось, что люди могут буянить и не помнить об этом, как, например, Питер Вагнер в книжке или ее брат Джеймс в жизни. Сама она не могла бы набедокурить и забыть, это она точно знала. Но Джеймс, конечно, не врал, что не помнит. Хотя это теперь дело далекого прошлого; он уже много лет не напивался до зверства, так что ей сейчас бояться, казалось бы, нечего. Честно сказать, даже когда он гнался за ней по лестнице с головешкой, она не особенно испугалась, так, встревожилась, а главное – разозлилась. Но теперь у нее возникли сомнения. Она и не представляла себе, как плохо знает брата – он и сам-то себя толком не знает.

Она задумалась – ни о чем, глядя в стену, лицо ее выражало печаль и сострадание. Потом оно сделалось жестче, подбородок выпятился, брови сошлись. Салли быстро встряхнула головой и вернулась к чтению.