Идеал

– Рад буду предоставить расследованию любую информацию по делу Селестины Норт, но пока что я впервые слышу о самом расследовании и не намерен обсуждать это дело с вами. Могу лишь заверить: я такой человек, для которого важнее всего торжество справедливости.

Креван, сцепив зубы, ждал следующего вопроса, пытался скрыть свой гнев.

– И последний вопрос. Если бы ваш дед и ваш отец были сегодня с нами, какую бы табличку они повесили вам на шею, как вы думаете? Что вы считаете своей «главной отрицательной чертой»?

Он призадумался, по лицу блуждала рассеянная улыбка.

– Жадность, – сказал он наконец. – Я очень многого, может быть, даже слишком многого хочу для моей страны, для моего народа. Я хочу для нас только лучшего. Возможно, люди порой смотрят на меня так, как я подростком смотрел на отца. Я это понимаю. Если мне отводится роль страшного серого волка, то ради блага общества я готов принять эту роль – когда-нибудь народ скажет мне за это спасибо, как я сказал спасибо отцу. Число приговоренных к Клейму сокращается. Люди меняются. Люди научились сразу распознавать добро и зло, их моральный кодекс отличается от того, который действовал во времена моего дела, когда страна была в финансовой разрухе, когда мы переживали катастрофу, откровенно говоря.

– Или можно предположить, – вставила Эрика, – что нынешние лидеры страны научились на опыте предшественников, на их ошибках. И за это можно было бы этих предшественников поблагодарить.

Похоже, такая мысль Кревану в голову не приходила, и она ему не понравилась, но он все же попытался улыбнуться – оскалился.

– Я поговорила с Марком Хустоном, готовясь к интервью …

Эрика пролистала какие-то бумаги у себя на коленях.

Креван оживился:

– Марк! Конечно, мы дружили в школе. Сто лет его не видел!

И снова нахмурился, ожидая, что воспоследует. Эрика листала бумаги.

– Я спросила Марка, помнит ли он эту систему, принятую в вашей семье, – таблички на шее с указанием изъянов характера. Помнит ли, чтобы вы появлялись в школе, на футболе, в кино, на тусовке или еще где-то с такой табличкой на шее. И он, оказывается, такое помнит. Я спросила, какую табличку вам вешали чаще всего. И знаете, что он ответил?

– Не знаю. Если Марк помнит такие подробности, значит, память у него куда лучше моей. – Оскал во весь рот.

– Он сказал, тут все просто, табличка всегда была одна и та же. Ваша главная отрицательная черта, как вы это называете. – Она снова глянула на листок и зачитала: – Это была заносчивость, то есть, как вы только что объяснили, уверенность в своем превосходстве, потребность казаться лучше, чем ты есть, потому что не можешь смириться со своей заурядностью.

Теперь уже он не мог скрыть гримасу гнева.

– Мистер Креван, благодарю за участие в нашей передаче, нам многое удалось прояснить. – Эрика улыбнулась на камеру.

Все вновь испустили радостный клич, когда передача закончилась. Верхний свет не включали, одни помощники Эниа негромко обсуждали увиденное, другие прочесывали интернет, выясняя реакцию общества. Продумывали новые опросы и как вести агитацию.

– Ты что-то не очень рада, – сказала мне Эниа.

Я покачала головой.

– Он сильно разозлится, – сказала я.

А уж я-то знаю, на что Креван способен, если его разозлить.

48

– Рада видеть тебя наконец, – сказала Эниа.

Она протянула руку, и я пожала ее. Теплая кожа, крепкое рукопожатие.

– И я вас, – ответила я без особой уверенности. – Вы распустите Трибунал, если вас изберут?

Она улыбнулась:

– Сразу быка за рога? Знаешь, мы тут предпочитаем говорить не «если», а «когда».

Но на вопрос она так и не ответила, заметила я себе.

– Иди со мной. Поговорим наедине, – пригласила она.

Кэррик смотрел нам вслед и, похоже, нервничал: как бы я не вздумала оскорбить женщину, которая в глазах всех, здесь собравшихся, герой.

Я могла уже стоять без поддержки, хотя ноги все еще подгибались. Все внимание уходило на то, чтобы идти ровно. Эниа обхватила меня рукой за талию и увела в маленький кабинет, подальше от толпы. Там тоже сгрудилось несколько человек вокруг компьютера, но, завидев Эниа, они тут же освободили помещение. Эниа присела на стол и полностью сосредоточилась на мне.

– Ты не доверяешь мне. Почему?

– Я никому не доверяю, – не лукавя, ответила я.

– Это понятно.

– Я знаю, Кэррик вам доверяет. Он верит в вас, и все эти люди, которые здесь собрались, тоже, и тысячи людей по всей стране вас поддерживают. Но у меня пока не было доводов – «за» или «против». – Я сглотнула. – И хотелось бы надеяться, что, если выборы приведут вас к власти, вы не сделаете поворот кругом.

– Нет, когда я приду к власти, я не сделаю поворот кругом. Я изо всех сил постараюсь сдержать свои обещания.

– Какие именно?

– Справедливое обращение для Заклейменных. Реорганизация Трибунала.

– Реорганизация? Справедливое обращение? – повторила я. – Этого мало. Нужно сломать систему.