Идеал

Большинство стражей сошли со своего места, словно все это отрепетировали заранее, и, свистя, проложили себе путь через толпу. Они окружили не одну из Заклейменных, а женщину-стража. Та озиралась в ужасе. Коллеги обступили ее со всех сторон. По цеху переливался свист, и эхо разносилось так громко, что мы зажимали уши, и эта стражница тоже. Они сгрудились вокруг нее, выстроились кольцом и принялись тыкать в свою же коллегу дубинками. Не шутя, какие уж тут шутки.

– Раздевайся, Карен!

– Для нас всех бесчестье, чтобы такая носила наш мундир. Снимай!

– Ты знаешь, что ты сделала, Карен! – орал один.

– Мы наслышаны о том, что ты сделала! – чуть ли не пел другой.

Они травили ее, тыкали дубинками, толкали, пока она в голос не закричала, моля их остановиться. Она звала на помощь, но вряд ли могла ожидать ее от нас. Только что она заставляла нас раздеваться, а теперь напарники принялись за нее, решили наказать за проступок, о котором нам ничего не известно. Какой-то профессиональный промах? Что-то узнали о ее личной жизни? Что бы ни было, они узнали, они выследили. Пропала Карен. Они хорошо спланировали это нападение, унизив ее – да еще перед сотнями Заклейменных.

Вот уже Карен швырнули на пол и принялись раздевать, как она ни брыкалась, как ни вопила. Стащили с нее форму и набросили на голову комбинацию. Она попыталась отобрать свою форму, да где там. А из цеха ей не выбраться, ее не выпустят, дверь заперта, Карен зажата в нашей толпе. Совершенно беспомощная, как и все мы. Забилась от нас подальше в угол, заплакала.

На том наша борьба и закончилась. Я прижалась спиной к стене, чтобы никто не подсмотрел шестое Клеймо, и быстро переоделась. Оглядела себя, чувствуя, как слезы щиплют глаза, но тут на другом краю помещения между двумя женщинами вспыхнула свара, и мне стало некогда жалеть себя. Голоса озлобленные, вот-вот полезут в драку.

– Она взяла мое! – кричала одна.

– Не брала! – рычала вторая. – Я первая ее взяла. Положила на минутку, а ты уж и ухватила.

Женщины вокруг неуверенно переминались с ноги на ногу, никто не хотел вмешиваться. Я оглянулась на стражниц – начальница хохотала, на ее лице столь явно выразилось удовольствие, что у меня буквально глаза налились кровью. Я прорвалась сквозь толпу, растолкала тех, кто стоял вокруг спорщиц, и обрушилась на них – растащила, растолкала в стороны. Они были крупнее меня, старше, сильнее и злее. Но я их обеих застала врасплох.

– Они. Смеются. Над. Нами. – Я хотела сказать это шепотом, чтобы не услышали стражи, а вышло злобное шипение.

Одна женщина так и не обратила внимания, продолжала воевать за красную комбинацию, зато вторая меня услышала. Она оглянулась на стражей, увидела, как они смеются над нашими раздорами из-за этих жалких тряпок. Кулаки у нее сжались.

– Вы хотите, чтобы они смеялись над нами?

Она покачала головой.

– Но вы сами даете им повод, – продолжала я, чувствуя, как во мне закипает гнев.

– Ты – Селестина Норт, – сказала эта женщина.

Это заинтересовало даже ту, более толстую, она тоже обернулась ко мне.

– Мне это не годится, – прорычала она, сжимая грубыми пальцами комбинацию. – Это на нее.

– Мне в обтяжку, можно разглядеть, что я ела на завтрак.

– А я и через голову не натяну. А ты схватила на два размера больше, чем тебе нужно. Головой подумай!

– Плевать! Я первая взяла.

Да уж, стражи могли повеселиться: женщины спорят за жалкие обрывки красной материи, только чем стыд прикрыть. Но теперь и ссорящиеся поняли, что над ними смеются, и это положило конец спору. Теперь они на одной стороне.

– Нужно сотрудничать, – тихо подсказала я.

– Не шептаться, Норт! – прокричала начальница, сделав шаг в мою сторону. Я не оборачиваясь продолжала негромко инструктировать спорщиц:

– С той минуты, как нас загнали сюда, мы – подруги. Мы все на одной стороне. Мы против них, а не против друг друга.

Я забрала у толстухи комбинацию.

– Вот, растяните ее. – Засунув руки вовнутрь, я развела их, натягивая тонкий хлопок. Потом еще и коленом нажала, чтобы сильнее растянуть. Растягиваясь, материя из красной становилась розовой. Я протянула эту комбинацию более худой женщине. – А большую отдайте ей.

Она подумала и со вздохом отдала. Обе уставились на комбинации, которые им достались, точно двое обиженных детей.

– Улыбайтесь! – уже веселее сказала я.

– Что? – Обе не поняли.

– Выше нос, давайте пройдем через это и сохраним достоинство.

Они вскинули голову, их примеру тут же последовали соседние ряды, дальние. Такая демонстрация солидарности быстро стерла усмешки с лиц стражниц.

Заверещали свистки, опять нам пришлось прикрывать уши. Нас погнали как скот, несколькими длинными цепочками по одному человеку, один ряд от другого отделялся длинными столами для разделки рыбы. Я оказалась позади Лиззи. И бывшей стражнице Карен тоже пришлось построиться – и в путь, каким бы он ни был, – она-то знает, что нас ждет, бледна, растеряна, едва не блюет.