Идеалист

Туча, похоже, сдвинулась, дождь затих. С брезента слили воду, откинули. Зойка недовольно жмурилась, то ли от пробившегося из-за тучи солнца, то ли от внимательного взгляда Алексея Ивановича.

«Исполнительный офицер» Николаев, смущённо поглядывая на Алексея Ивановича, перебирался вместе с напарником в свою лодку. Как-то неловко попрощался, подсказал с излишней предупредительностью:

– Если ночевать решитесь, то сухое место здесь только одно – вон у тех елей!..

Зойка, опустив голову, с досадой в движениях, складывала в рюкзак оставшуюся еду. Вслед уплывающей лодке она не смотрела.

Алексей Иванович медленно, бесцельно грёб. Зойка сидела в корме, отчуждённо глядя на вечереющие разливы.

– Зой, зачем всё это? – спросил, наконец, Алексей Иванович, понимая, что в том состоянии, в котором они были, объяснений не миновать.

– Опять за своё?!. – выкрикнула Зойка. – В её глазах, в лице, в разгневанно покривлённых губах было столько ненависти, обиды, презрения, что Алексей Иванович растерялся. Он хотел объяснить, что не его вина в том, что случилось, но Зойка не давала ему говорить:

– Одно и то же! Одно и то же! Всё придумки, придумки, придумки! – она как будто швыряла слова, старалась забить возможные возражения Алексея Ивановича. Похожа она была на разозлённого зверька, готового зубами, когтями, рычанием отбить любое на себя нападение. Наверное, вот так защищалась она от ревнивого отца маленького Алёшки, возвращаясь домой после свидания с ним, с Алексеем Ивановичем, в ту пору, когда они ещё не могли быть вместе. С такой же вот мстительностью рассказывала она ему, как однажды, защищаясь от мужниных кулаков, так приложилась кочергой к его боку, что на три дня отбила у него всякую охоту ревновать. В неистовстве самозащиты Зойка способна была на любую дикость.

– Я не могу, я не могу больше! – в истерике кричала Зойка. – Плыви к берегу! Ну?.. Или я брошусь в воду!..

Алексей Иванович молча развернул лодку, направил к желтеющей вдали кромке залива. Он надеялся, что пока они плывут, Зойка успокоится.

Берег приближался. Зойка закинула ногу на борт, показывая, что она не шутит.

– Здесь глубоко! – предупредил Алексей Иванович, он всё медленнее перебирал вёслами.

– Если не подъедешь – прыгну!. – с угрозой прокричала Зойка. И Алексей Иванович до ясной ясности сознал, что произойдёт сейчас. Зойка, мстя ему за свою же вину, бросится в воду, вылезет на берег, мокрая, обозлённая, пойдёт рыдая от жалости к самой себе, безлюдными полями в наступающей уже ночи к большой дороге. И если даже к утру добредёт она до города, то эти два десятка километров разведут их навсегда – этой звериной неистовости, этой показанной ненависти к нему, он уже не простит. Зойке придётся уехать, придётся заново и в одиночестве устраивать свою жизнь. Понимала ли она, что собиралась сотворить?..

С болью, с жалостью смотрел на Зойку, уже привставшую, чтобы прыгнуть в своё небытие. И в это разрывающее всё и вся мгновение вдруг потемнело на берегу, на воде, - будто кромешная тьма окутала всё видимое пространство. И в этой кромешной непроглядности, в этой захолодевшей тьме единственным излучающим свет и тепло пятном проглядывала маленькая фигурка Зойки, готовая вот-вот исчезнуть в ночи.

Прежде не чувствуемая сила вздыбилась в уязвлённой душе Алексея Ивановича.

– Ну, хватит! – властно крикнул он. Сильными взмахами вёсел оторвал лодку от берега.

Зойка как будто только и ждала властного его окрика, как-то враз сникла, ужалась на узком сиденье, упрятала в ладонях лицо.

Алексей Иванович гнал лодку от берега с такой стремительностью, что бурлила вода за кормой. Можно было бы доплыть сейчас до базы, сесть в машину, через час они были бы дома.

Но это бегство не разрешило бы сложностей их бытия. Неопределённость, которую Алексей Иванович не терпел с времён юности, осталась бы в семейной их жизни. В подобных случаях, он всегда шёл навстречу опасности, чтобы всё разрешилось враз, или-или. С упрямо сжатыми скулами он развернул лодку, направил прямо к елям, где уже насмешливо мерцал багровый огонёк костра.

Может быть, было это и жестоко, но в эту ночь Зойка должна была сделать выбор сама, сама и навсегда.

Ловцы рыбы как будто обрадовались их прибытию, засуетились, предлагая уху, чай. Алексей Иванович отказался. Зойка вообще была безучастна, даже не вышла из лодки.

Исполнительный офицер Николаев, суетившийся больше своего напарника, видимо, почувствовал семейные нелады и холодок, идущий от Зойки, притих в неловкости.

Алексей Иванович, усилием воли сохраняя видимую доброжелательность, установил на свободном месте палатку с плотным резиновым полом, пригласил: - Располагайтесь, если есть желание. Ночи прохладные!

Ловцы переглянулись. Исполнительный офицер Николаев в рыбацкой дурашливости сдвинул фуражку на лоб, почесал затылок.

– Что ж, если приглашают… - сказал он, глядя в темноту, где безмолвно сидела Зойка. Оба вползли в палатку, вытянулись вдоль боковой стенки.

Алексей Иванович помог Зойке выбраться из лодки. Вышла она в покорности, придерживаясь за его руку, у костра присела, зябко сдвинув плечи.