Идеалист

– Жалела я тебя, все эти неладные в твоей жизни годы, жалела. Ждала, сам в разум войдёшь, увидишь в себе того, чужого, кого в душу впустил. Видать, зря ждала. И жалела понапрасну. Но прежде чем на людей замахиваться, о себе подумай. О Фомине Якове Васильевиче рассказала тебе, как самому близкому человеку. Макару, Макарушке, а не Макару Константиновичу. И если Макар Константинович подымет на Фомина руку или даже словом его ранит, у Васёны Гавриловны не будет Макара. Запомни это. И знай, это моё слово ничто уже не изменит.

Меня, когда стану землю не по вашей указке обихаживать, можешь таскать хоть на бюро, хоть в саму Москву. Со мной что хошь делай. Своё я перетерплю и при тебе останусь. Но Якова Васильевича тронешь – всё, Макар, нашей с тобой жизни конец…

Макар не поднял головы, даже как будто вобрал голову в заметно посутулившиеся плечи, каким-то сдавленным от внутреннего неуюта голосом, угрюмо проговорил:

– Не могу я против совести…

На что Васёнка не уступая ответила:

– Не криви душой, Макар. Не совесть тебя мучит. Против начальства ты не можешь.

И добавила, вздохнув:

– Что ж, коли ты не можешь, значит, смогать мне!.. – Что-то ещё о совести хотела сказать она Макару, но в крыльце и по мосту затопали быстрые ноги, распахнулась дверь, ворвалась в дом ребятня. Возбуждённые только что виденной в клубе кинокартиной и торопливым бегом, что заметно было по раскрасневшимся их лицам, они, тесня друг друга, с весёлым шумом перевалились через порог и вдруг умолкнув, разом встали, недоумённо оборотив к родителям ещё блестящие от возбуждения глаза. Никогда прежде они не видели мать в такой непримиримости к отцу, вмиг учуяли своими чуткими сердчишками, что глянула в их дом беда. И тут же в безотчётном порыве оберечь то, что всегда у них было, молча бросились: Люба, Веерка, Надюшка к матери, Борька в почувственной мужской солидарности – к отцу. Одна светловолосая, широколицая Валентина, уже умевшая держать себя в осуждающем других достоинстве, осталась у порога, с любопытством глядела на мать с отцом, в отчуждённости сидящих друг против друга, стараясь понять кто из них и в чём виноватый.

Девчонки с трёх сторон прижались к Васёнке, насупясь, смотрели на угрюмо склонившегося к столу отца. Борька же, взобравшись на лавку, охватил Макара за шею, с отцовской хмуростью в светлых глазёнках смотрел на сестёр, готовый к защите.

– Ну, вот, и разделились! – с мгновенно кольнувшей сердце болью отозвалось в Васёнке. Охватив, крепко прижав к себе своих девчонок, глядя в страдающей жалости поверх милых, пахнущих домашним ладом девчоночьих голов на Макара, с горькой горестью думала:

– Вот, Макар, всё тут наше с тобой нажитое. Ну, куда мы от них, от детишков наших? И что же за такие мы люди, что не свои заботы дороже нам своего счастья?!.

2

Постелил себе Макар на печи. Не глядя на Васёнку, тихо позвякивающую посудой в кухне, разулся, залез в полутьму подпотолочья. Впервой за пятнадцать лет лёг в отдельности. Муторно было от Васёнкиных слов. Лежал, как поваленный, стянутый верёвками, бык, - только что нож над горлом не занесён.

В уме теплилась надежда, что доброе Васёнкино сердце помягчает. Сейчас, вот, помоет тарелки, составит в горку, ополоснёт притомившиеся руки, неслышно, как умеет только она, поднимется к нему в напечье, шепнёт примиряющее слово.

Слушал Макар, ждал. Но Васёнка будто не ведала, что он на печи, молча прошла в горницу. Макара будто стужей обдуло, натянул одеяло до подбородка, затяжелел в думах…

… Замаячил перед глазами Первый, по воле которого случилось оказаться Макару в райкомовском кабинете, при телефонах, бумагах, постоянных, вроде бы нужных заседаниях, при разном прочем, непривычном, что с трудом укладывалось в размеренность и самостоятельность прежней его жизни.

Что выглядел в нём первый, Макар так и не догадал. Но в районе воля Первого – закон, Макару сказали: «Так надо!», и Макар привыкший исполнять высшую волю, со стеснённым сердцем, но оставил трактора и машины.

Молва истолковала должностное повышение Макара по-своему: к Васёнке подбирает ключик Первый! Неподвластной оказалась Васёна Гавриловна не только районному, даже областному начальству. Как же! – в Правительстве заседает, сам Генсек руку ей пожимал! Ту фотографию в газетах все, от мала до велика пересмотрели. Как тут мужа к руке не прибрать! Макар при своей обстоятельности может и подумал бы, прежде чем расстаться с привычной жизнью. Но Васёнка вдруг озарилась: «А, что , Макарушка, опробуй! Знал бы ты, как нужны там люди, каких от правды не отворотишь! Ты ж с самого низу, может вразумишь кого надо?!.»

«Вразумил!..» - тяжело усмехнулся Макар в тьму притихшего дома. Оттуда, с малого даже верху, всё оглядывалось не так, как оно видится от земли. Там своя правда. Какая никакая, а правда.