Идеальна для меня

— Ты был тогда в клубе «Терпкое яблоко»? — как можно спокойнее прошептала я, желая начать с малого. Вдруг это вовсе не Конрад был? «Кого ты обманываешь? Данная одежда могла быть только у него! Капсульная коллекция, всего несколько экземпляров», — «помог» услужливый внутренний голос.

— Был, но… — мужчина запнулся, когда кто-то новый похлопал его по плечу. На этот раз нежданным гостем стал пожилой мужчина, ткнувший пальцем в сцену. Как оказалось, Конрада уже достаточно долго туда звали, люди весело скандировали его имя.

— Иди, — махнула рукой я, мягко улыбаясь. Это был его момент, не каждый день вручают премию «Человек года». — Иди, Конрад. Не заставляй их ждать.

Шульц хмуро переводил взгляд с меня на сцену, а потом кратко поцеловал и бросил на ухо:

— Я сейчас вернусь, и мы обо всем поговорим, идет?

Мужчина натянул беспристрастное выражение лица и двинулся вперед, оставляя меня в толпе около целой тучи охраны и веселых, немного пьяных людей. И все же, в мгновение ока… По какому-то щелчку пальцев… Я ощутила себя совершенно и беспросветно одинокой, а глаза предательски наполнились слезами.

Часть 77

Долгие пять лет я была тем человеком, что организовывал интимные встречи босса с девушками. Все их имена, телефоны, адреса… Все это до сих пор хранилось в моем электронном ежедневнике. Около ста страниц нескончаемых женских имен. Латинки, азиатки, европейки, с большой грудью и маленькой, хрупкие и крупные — не было каких-то особых предпочтений. Шульц мог получить любую, просто щелкнув пальцами. И получал.

Долгие пять лет я намеренно гасила в себе чувства к боссу, намеренно и часто убеждала себя в их отсутствии. Убеждала себя в том, что он — самый настоящий тиран, чудовище, худший человек на свете… И, признаться, тщетно.

Сейчас, глядя на то, как спокойно и уверенно Конрад толкает очередную в своей жизни речь, я засматривалась на его дежурную улыбку и спокойные, вальяжные манеры. Каждое его движение, даже мимолётное, было наполнено бесконечной властью и мужеством. Силой и энергетикой, заставляющей людей вокруг нервно опускать взгляд, не в силах выдержать потока нескончаемой уверенности.

Сейчас, как никогда раньше… Я, Эмми Элизабет Браун, поняла, что вижу на сцене человека, которого люблю всем сердцем и душой. Так сильно, что это топит меня саму. Я тону в нем, утопаю в пучине поглощающих меня эмоций. Любить Его было так же больно, как и получать пули в самое сердце нон-стоп. С утра и до ночи. Каждый день каждой гребаной недели, каждого месяца… Всю оставшуюся жизнь.

И сейчас, когда отвергать очевидное было глупо и бессмысленно, стало ясно одно — это чувство слишком крепкое и устойчивое, чтобы пропасть или испариться однажды. Оно — продолжение меня, как руки или ноги.

— Достаточно ли ты любишь меня, Конрад Шульц, — прошептала я себе под нос, — чтобы забыть остальных?

«Достаточно ли он любил меня, чтобы это чувство наполняло и его все оставшиеся годы? Чтобы однажды я не стала той, кому вешают лапшу про частые командировки? Той, кто негласно передаст электронный ежедневник новой секретарше?» — эти вопросы мучили меня не хуже пыток, потому как я знала абсолютно точно, что не смогу пережить предательство. Не смогу отряхнуться и пойти дальше, словно ничего не было…

— И, естественно, я бы хотел сказать спасибо спутнице свой жизни — Эмми Элизабет Браун, — дошла до моих ушей речь Шульца. Он многозначительно отсалютовал мне золотой статуэткой, и всеобщее внимание переместилось на меня вместе с лучом прожектора. — Ты была со мной вместе эти последние пять лет. Ты не просто женщина, которую я люблю. Ты женщина, без которой я не представляю своего завтра. Женщина, без которой все теряет какой-либо смысл. Я постараюсь сделать твою жизнь достаточно интересной и многогранной. Постараюсь соответствовать… Чтобы и мысли не возникло найти себе другого мужа. Потому что лично планирую прожить с этой женщиной до старости. Спасибо, что терпишь, любимая.

Глаза мои невольно наполнились слезами, руки затряслись, и бокал шампанского, так вовремя принесенный официантом, выпал из рук на мраморный пол, расплескивая сладкую жидкость. Но ничто более не имело значения. Лишь его глаза, полные любви, надежды и обожания. Полные не слепых обещаний, а некой готовности. Конрад сказал — он это сделает.

— Я люблю тебя, — прошептала одними губами так, чтобы он понял. — И верю, Конрад. И верь.

В ту самую секунду я просто откинула прошлое. Оно было и прошло. Его больше нет. Как и страхов. Если эта любовь однажды меня и утопит, то я умру абсолютно счастливой. На губах моих появилась глупая улыбка, совершенно идиотская, если учесть текущие из глаз реки слез. Конрад тоже улыбался, не сводя с меня пронзительного взгляда. Ведущая что-то говорила, но я не слышала слов. Был только Он в целом мире. Он — моя гравитация.