Идеальная для колдуна (СИ)

Хотелось проснуться. Где-то глубоко внутри Амели точно знала, что мать права, но никак не хотела принимать эту новую реальность, которая в единый миг перетряхнула мир с ног на голову. Будто, убедив матушку в том, что та ошиблась, можно с легкостью избавиться от самой причины. Все это оказалось настолько неожиданным, что никак не желало укладываться в голове.

Нет, Амели, конечно же, думала о детях. Часто, разгуливая с Эн, они обе мечтали о том, какая у каждой будет семья. Сколько детей. Сколько мальчиков, а сколько девочек. Эн непременно хотелось одних мальчиков, она настаивала, что мужья только мальчиков и хотят. Она всегда мечтала быть хорошей женой. А Амели все время представляла чудесных крошечных девочек в розовых муслиновых платьицах. Четверых, как у матушки. И чтобы у каждой дочки обязательно были нежные щечки, как розовые лепестки, поджатые пухлые губки бантиком и светлые кудряшки, как у самых дорогих красивых кукол, которых выставляют в витрины. И, конечно же, огромные чистые глаза, голубые, как небо. Все время представлялось, как она гуляла с крошками в парке у дворца Конклава, тоже вся в розовом муслине, а проходящие мимо роскошные дамы, графини и герцогини, непременно останавливались любоваться и говорили, какие прекрасные у нее девочки. Порой мечты выходили такими красочными, что Амели едва не раздувалась о гордости. Будто все это было наяву.

Но, мечты мечтами. Когда-нибудь. В будущем. Обязательно. Потом.

Но не сейчас!

Вновь бросило в жар, а к горлу опять подкрадывалась тошнота. Мечты были красивыми, но теперь память подсовывала совсем другое, вселяя едва ли не панический страх. Амели, конечно слышала, что такое роды. Как это мучительно и опасно. Иногда мать уходила помогать повитухам, если пришел срок кому-то из приятельниц. Она накидывала на плечи плащ в любое время дня и ночи, и уходила в сопровождении Фелис, торопясь, с таким лицом, что с ней страшно было даже заговаривать. Один раз вернулись в слезах. Умерли оба: и мать, и ребенок. Но тогда эта новость не вызвала в Амели должного трепета. Зато воспоминание об этом сейчас просто сводило с ума. Парализовывало. Она неосознанно прижала ладонь к животу, будто хотела защитить.

Нет, она еще ничего не понимала, не принимала. Все еще пыталась проснуться. Вновь посмотрела на мать, покачала головой:

— Не надо никого звать.

Мать вздохнула:

— Об этом надо сообщить твоему мужу.

Внутри все забурлило:

— Нет! Только не это! — Амели даже подскочила. Да так резко, что на мгновение закружилась голова. Собственный голос звенел в ушах.

Мать повела бровями:

— А как иначе? Ты живешь в родительском доме без мужа. Его визитов за это время отродясь не видали. Как только станет заметно — мигом слухи пойдут, что дитя нагулянное. Что потому тебя и выставили.

Амели лишь качала головой.

Мать вздохнула:

— Уж если себя не жалеешь, да дитя свое, хоть нас с отцом пожалей. И сестер. Мы приняли тебя, огласки не побоялись. После всего, что ты учинила. Но всему есть предел, Амели. Отцу в лицо плевать станут, а девочек приличный человек замуж не возьмет.

Амели опустила глаза. Матушка права. Во всем права. Но что делать ей? Муж выставил ее, даже отцу отписал, чтобы претензий не возникало. Вернуться, как ни в чем не бывало, да еще и наследником обрадовать? Казалось, единственным человеком, который впрямь обрадуется, будет тетка Соремонда. Но никак не муж… Казалось, мозг закипал. Амели лихорадило, будто кровь неслась по венам бушующим пенным потоком. Она с надеждой посмотрела на мать:

— Матушка… — она помедлила, будто не решалась. — А когда всем… заметно станет?

Та помолчала, будто прикидывая:

— У кого как. Но через полгода уж точно не скроешь.

Амели оживилась:

— Так через полгода уж зима будет. Плащ на меху — и никто ничего не прознает.

Кажется, матушка едва заметно улыбнулась:

— Ты с ума сошла. Срок придет — повитуху звать. Я одна не справлюсь. А повитуха узнает — весь город знать будет. Уж поверь. Да и вздор все это! Вздор! Ты, видно, от этой новости сама не своя — это понятно. Но думать головой надо.

Амели не хотела отступать:

— Я могу уехать заранее. Куда-нибудь в деревню. Там и повитуха меня знать не будет.

Мать вновь помрачнела:

— А потом что, глупая? С дитем возвратишься? Или вовсе дитя бросишь да возвратишься? — Она покачала головой: — Вот тогда запомни: я знать тебя не захочу. Создателем клянусь! Не будет у меня больше дочери, если невинное дитя загубишь. — Она помедлила, метнула острый взгляд: — Или впрямь нагулянный? Говори, как есть. Что уж теперь…

Амели отвела взгляд — в какой-то степени мать была права, но… Она снова опустилась на табурет, уткнулась лицом в ладони. Такое не расскажешь. Не объяснишь. Никогда не объяснишь. Наконец, покачала головой:

— Конечно, нет, матушка, — Амели чувствовала себя лгуньей, хоть и говорила чистую правду.

Мать встрепенулась, резко повернулась к двери:

— Сесиль!