Хотелось вернуться в мансарду и целовать Эльзу до утра, но остатки разума подсказывали, что в этот раз она может и выстрелить.
Поправив Исааку одеяло, Кристиан прошел в комнату Хельги и обнаружил, что она лежит с широко открытыми глазами.
– И почему ты не спишь? – Кристиан сел с ней рядом и погладил по голове.
– Эти люди, которые приходили сегодня, – Хельга тут же отбросила всякие обиды и доверчиво повернулась к нему, – они считают, что мама сумасшедшая? Они заберут ее в лечебницу?
– Нет, – твердо заверил ее Кристиан, – эти люди больше сюда не вернутся. Утром Ганс выставит охрану.
– Но мама не сумасшедшая? – настойчиво спросила Хельга.
– Нет, не сумасшедшая. Твоя мама просто несчастна в этом доме. Знаешь, она ведь никогда не делала того, чего хотела на самом деле. Это как с Исааком, когда ему запрещали рисовать, или с тобой, когда тебе мешали учить математику. Представь себе, что всю твою жизнь за тебя решает кто-то другой. Как ты бы чувствовала себя, детка?
– Я бы очень злилась, – подумав, решила Хельга.
– Вот почему мы должны позволить твоей маме стать свободной.
На этот раз Хельга молчала очень долго. Сопела, рисовала пальцами узоры на руке Кристиана.
– Она уедет от нас, да? – наконец спросила она ломким тонким голосом.
– Если захочет. Милая, если мы любим кого-то, то желаем ему счастья, правда?
– Почему с нами она несчастна? – сердито спросила Хельга и села.
Ее ресницы были мокрыми.
– А почему ты любишь математику, а не вышивку?
– Ох, лучше бы она была сумасшедшей!
Кристиан нахмурился, и Хельга зачастила:
– Прости, – шепотом, – я знаю, что не лучше. Просто… мы с Исааком как будто перепутались, да? Это он должен мечтать о своей фабрике, а я – ненавидеть считать. Но получилось… как получилось. Мама должна была радоваться нам всем, но она не рада.
– Она нас любит.
– Конечно, любит, но мы ее не радуем.
Тут Хельга вздрогнула и спросила:
– А что радует тебя?
– Ты, Исаак и Эльза Лоттар, – не задумываясь и не колеблясь, ответил Кристиан.
– Я знала! Я так и знала! – гневно завопила Хельга, а потом закрыла рот обеими руками, и ее глаза забегали. – Пап, – совершенно другим, несчастным голосом призналась она, – я тут кое-что натворила. Написала гадкую записку Эльзе Лоттар.
– Значит, тебе надо написать другую записку, не такую гадкую, – Кристиан поцеловал ее в лоб.
– Да она же сочтет меня дурочкой!
– А ты приложи свои оценки по математике, – хмыкнул Кристиан. – Эльза Лоттар не очень верит в разные чувства, но определенно верит в математику.
Утро Кристиан встретил на пороге дома Катарины Вернер, своей бывшей секретарши.
– Булочки, – торжественно объявил он, когда старушка открыла ему дверь. Она всегда была ранней пташкой и была уже полностью одета.
– Семь утра, Кристиан Эрре, – недовольно буркнула она, – где вы взяли булочки в такую рань?
– Рынок работает с четырех. Угостите меня кофе?
– Заходите, – она неохотно посторонилась. – Чем обязана?
– Вы знаете, что фонд скоро перейдет к Гертруде Штайн? Останетесь у нее работать? Вы хорошо с ней ладите?
– Не делайте вид, что вам интересны мои дела, – покачала головой Катарина. – Переходите сразу к делу, господин Эрре.
– Ну, к делу так к делу. Насколько я помню, ваша младшая сестра выскочила замуж за какого-то графа, а потом уехала с ним в Новый Свет, где и…
– Погибла, – перебила его Катарина. – Вы пришли ворошить мои раны?
– А не могло ли так получиться, что ребенок вашей сестры, сын графа, выжил и решил вернуться спустя много лет жизни на чужбине под крыло своей тетушки?
– Ребенок? У моей сестры не было никакого ребенка, – Катарина скептически скривила губы. – Какого дьявола вы мне пытаетесь подсунуть, Кристиан?
– Я говорю о вашем любимом племяннике, Катарина, Гансе.
– Ах, об этом племяннике, – глаза Катарины остро блеснули. – Действительно, такой славный мальчик.
Кристиан оставил ей булочки, так и не дождавшись кофе, и направился в «Грандис».
Он был твердо намерен добавить аргументов в свою пользу.
Глава 35
У подножия ступеней «Грандиса» стоял Ганс в окружении шумной стаи мальчишек. Он сосредоточенно раздавал им листовки.
Кристиан перехватил одного из сорванцов, отобрал у него резко пахнущую типографской краской бумагу. «Пурпур, который носит сама Грета Саттон! Только в «Грандис»!» – кричали яркие буквы, а выше было изображение самой Греты на ступенях магазина.
Учитывая, что портрет мог быть нарисован только вчера, типографии, кажется, работали целую ночь.
Эльза всегда верила в силу рекламы.
– Охрану выставил, Хельгу в школу отвез, – отчитался Ганс, завидев Кристиана.
Тот кивнул благодарно.
Нет, мальчишку надо повышать и облагораживать.
«Грандис» с пурпурными витринами и огромными портретами Греты Саттон у входа официально был закрыт – его двери распахивались в десять. Но рослый швейцар услужливо пропустил Кристиана.
Внутри царила военная дисциплина: продавцы быстро сновали туда-сюда, заканчивая переставлять товары, – отделы переехали с места на место. Уборщицы наводили последний лоск.