Идеальная копия: второе творение

– Иоганнес Дорн был мертв. До сегодняшнего дня. До того момента, как мне позвонил Вольфганг, который сам обо всем догадался. До этого звонка существовал только Томмазо Конти.

– Не припоминаю, чтобы такое одобрялось нашим законодательством, – откуда-то с заднего плана пробурчал юрист.

Иоганнес понял и сам, что без дополнительных разъяснений ему не обойтись, набрал поглубже воздуха и продолжил:

– В тот день я вышел на берег довольно далеко от того места, где плавал. Сначала я прятался в пещере. Пару дней спустя я оказался у одного крестьянина, сначала как помощник по хозяйству, а затем… – было видно, что он колеблется, – перед тем как продолжать, я просил бы вас дать мне обещание, что для тех, кто помог мне в трудную минуту, это не будет иметь неприятных последствий.

Нольтинг вопросительно посмотрел на юриста, который неодобрительно покачивал головой, но в конце концов кивнул с выражением: «я снимаю с себя всякую ответственность».

– Заметано, – сказал комиссар.

– Спасибо. Синьор Марио Конти и его жена – это самые добрые и отзывчивые люди, которых мне когда-либо приходилось встречать, и мне не хотелось бы, чтобы по моей вине у них начались неприятности. Без лишних слов они поняли, что со мной случилось, – впрочем, мне тогда было бы трудно рассказать им многое, я ведь только начинал учить итальянский. Иоганнес Дорн стал Томмазо Конти без особого вмешательства местных властей. На Сицилии такие вещи до сих пор не представляют больших трудностей. Томмазо Конти закончил школу, учился журналистике в Неаполе и объездил весь мир по своему итальянскому паспорту, как я всегда мечтал. – Он показал свою правую руку, на безымянном пальце которой сияло тонкое золотое кольцо. – Уже четыре года, как я женат. Мы живем недалеко от Рима.

Его мать слышала этот рассказ со все возрастающим удивлением, недоуменно покачивая головой.

– У меня все это просто в голове не укладывается. Иоганнес?! Как ты мог так с нами поступить, ведь все это время мы считали тебя мертвым? Ты можешь хотя бы представить себе, как я страдала все это время? А теперь ты просто стоишь здесь… Я даже не знаю, что сказать. Я не могу поверить в то, что ты воспользовался этим несчастным случаем для того, чтобы сбежать от нас.

– Да, я понимаю, – грустно кивнул Иоганнес. – Только дело в том, – было видно, как он колеблется, – что это не был несчастный случай.

Глава 16

Рассказывая свою историю, Иоганнес опустил голову и все время вертел обручальное кольцо.

– Я никогда еще никому этого не рассказывал, даже собственной. Конечно, странно рассказывать это сейчас, после стольких лет молчания. Но мне кажется, что настал момент, когда сделать это необходимо.

Он посмотрел вверх, кивнул и снова опустил глаза, сосредоточившись на кольце на своем пальце.

– Это случилось на берегу к югу от Валетто. Тамошние бухты на картах не указаны, но местные знают их, и знают, какое опасное там течение. Опаснее всего на краю узкого полуострова, выступающего прямо в Средиземное море, в народе его прозвали il lingua di diavolo, в переводе с итальянского «чертов язык». Именно туда я отправился на прогулку с отцом. Я хотел сказать ему, что решил покончить с уроками по виолончели и после окончания школы заняться журналистикой. Был уже вечер, и на улице постепенно темнело, вокруг не было ни единой души. Мы были совсем одни и, как всегда, поссорились. Я не сомневался, что так оно и будет, но я твердо решил на этот раз настоять на своем. Я даже представить себе не мог, во что выльется эта ссора…

Он посмотрел вниз и тяжело вздохнул. Но затем встряхнул головой, сглотнул и закрыл руками лицо.

– Он был так разъярен, я никогда в жизни не видел его таким. Он страшно кричал, ругался, угрожал мне… А я отвечал только «нет». Я сказал ему, что пусть делает, что хочет, а я все равно стану журналистом. И тогда он ударил меня.

Иоганнес устремил свой взгляд вдаль.

– Знаете, что самое странное? Всегда, когда моя жизнь висела на волоске, когда мне было страшно, когда на Кавказе я попал в перестрелку между повстанцами и правительственными войсками или когда в Колумбии я оказался в доме наркобарона и мне показалось, что он решил меня прикончить, я всегда вспоминал тот вечер и говорил себе, что самое худшее в моей жизни уже произошло. Не может случиться ничего хуже, чем это. Когда родной отец бил меня так, как будто он решил убить меня.

Комиссар Нольтинг нетерпеливо кивнул:

– Рассказывайте, пожалуйста, по порядку.

Для Иоганнеса, казалось, не составляло большого труда восстановить в памяти последовательность тех давних событий.

– Он бил меня как одержимый, – продолжил он. Его голос дрожал, как будто он Бел свой рассказ из самых глубин своей души. – Я попытался бежать. Но он поймал меня, колотил, а потом отбросил на камни последним сильным ударом. Я помню дикую боль в своей грудной клетке, а затем… Я не знаю, что точно случилось. Но я думаю, что я ненадолго умер.

– Ненадолго умер? – переспросил комиссар, подняв бровь. – Такое даже с моей профессией нечасто услышишь.

Иоганнес даже не слышал его, сосредоточившись на своих ладонях.