Идеальная пара

Она наклонилась вперед, изогнув шею, как Анна Болейн[106] перед топором палача (когда-то она пробовалась на эту роль, но ее опередила девушка по имени Квини). Попроси мужчину сделать что-то, что заставит его дотронуться до твоей кожи, когда ты полураздета, и все остальное тебе обеспечено, говорила она себе. Но Робби по-прежнему стоял с бокалом в руке, и его мысли были где-то далеко.

– У нас много места здесь, наверху, для детской. Задача в том, чтобы все переоборудовать. Конечно, покупка Сайон-Мэнор, перестройка верхнего этажа здесь, ремонт театра – все это потребует больших денег. Я подумал – если «Отелло» будет хорошо принят, может быть, стоит снять по нему фильм, как ты считаешь? Любовь, роскошь, Шекспир – при хорошей постановке, мне кажется, это должно сработать.

Фелисия устало вздохнула.

– Все это выглядит замечательно, милый, но как же насчет Марти?

Робби пожал плечами.

– Я верну ему деньги, Лисия. По частям. Я не думаю, что он откажется от такого варианта.

– А я думаю.

– Почему?

– Он хочет добиться своего. Во всем.

– Ну, разве мы все не хотим этого?

– Но не так, как Марти.

Робби задумчиво посмотрел на свой бокал.

– Наверное, мне надо поговорить с ним. Честно сказать, я все откладывал этот разговор. Как только я увидел его дурацкий торт, я понял, что допустил ошибку.

– А мне понравился торт. Гости мгновенно проглотили его. Послушай, Робби, может быть, ты позволишь мне сначала поговорить с Марти? Мне кажется, он скорее выслушает меня, чем тебя.

– Ты так считаешь? Возможно, ты права. А это тебя не затруднит?

– Нисколько.

– Пожалуй, это хорошая идея. Он всегда питал к тебе слабость – если у него вообще есть слабости.

– Робби, – решительно сказала она, – сегодня день нашей свадьбы. Раздевайся и пойдем спать.

Он улыбнулся той самой улыбкой, какой он всегда улыбался на довоенных рекламных плакатах, где они были изображены вместе – обворожительной, романтической, чувственной улыбкой, потом поцеловал ее так, как раньше, когда их любовь была в самом начале.

Фелисия допила шампанское, разделась, легла в постель и погасила свет. Она слышала, как он раздевается в темноте, потом почувствовала, как он лег рядом. Она обвила его руками, и только когда они уже занимались любовью, до нее дошло, что впервые за многие годы она забыла вставить противозачаточный колпачок.

В первую минуту ее охватил страх: что если она забеременела? Потом пришло осознание реальности – раньше она всегда пользовалась противозачаточными средствами, притворяясь, что боится забеременеть, сейчас, когда они поженились, необходимость в этом отпала.

Робби, вероятно, тоже это заметил, потому что когда они закончили, он нежно поцеловал ее и прошептал:

– Спасибо, родная, за самый лучший свадебный подарок.

Всю ночь Фелисия держала его в своих объятиях.

Ранним утром в театре было промозгло, холодно и пыльно. Несмотря на то, что Фелисия любила находиться в театре – любом театре, – здешняя обстановка ее угнетала. Утром в ярком репетиционном свете зал выглядел убогим и запущенным, лишенным своего великолепия и блеска. Их с Робби свадьба состоялась всего два дня назад, а уже казалось, что прошла целая вечность.

Фелисия сидела на жестком деревянном стульчике у боковой кулисы, единственный ряд электрических ламп тускло горел у ее ног. Она была закутана в норковое манто, которое подарил ей Чарльз в честь рождения Порции – тогда это была роскошь, теперь – необходимость, потому что она так мерзла, что у нее стучали зубы. Другие актрисы носили на сцене шерстяное белье, но Фелисия отказывалась даже думать об этом. Она закурила скорее из потребности в тепле, чем из желания курить. Гиллам Пентекост возвышался над ней и, прикрыв глаза рукой, вглядывался в сцену, как моряк, ждущий появления корабля на горизонте.

– Он великолепен, черт возьми! – сказал он. – Верно?

– М-м!.. – Она не потрудилась выразить притворное согласие. – А тебе не кажется, что он чуть-чуть пережимает?

Пентекост сочувственно посмотрел на нее из-под кустистых бровей.

– Пережимает? Нисколько. Он и не догадывается, что вывел английский театр далеко вперед. Иногда нужно немного переборщить, чтобы донести свою мысль, разве вы не видите? Отелло – это не Тоби со своим чуть-чуть закрашенным черной краской лицом. Отелло – черен. Вот смысл пьесы.

Время не примирило ее с Пентекостом, который по-прежнему неотлучно находился при Робби. Не имея своей личной жизни, он всегда мог составить Робби компанию; и что особенно важно, был (или казался – Фелисия так до конца и не убедилась) абсолютно искренним его поклонником, неизменно щедрым на похвалы и лесть.

Она посмотрела на Пентекоста, на лице которого застыло выражение восхищения, когда он смотрел на Робби.

– Я думала, что «Отелло» – пьеса о ревности, Гиллам, – сказала она. – Это любовная история.

Он недовольно передернул плечами.

– Любовная история? Возможно. Яго ревнует Отелло. Подлинный любовный интерес существует только между Яго и Отелло, конечно.