Идеальная пара

Интересно, Рэнди Брукс сопровождает его? Если бы она проявляла больше интереса к его полетам, ездила бы на аэродром посмотреть, как он выполняет взлет или посадку, может быть, даже поднималась с ним в воздух, оценил бы он это? Или эти учебные полеты были лишь поводом, чтобы убежать от нее, как уроки поло или гольфа, которыми заполняли свободное время такие люди, как Си Кригер, чтобы под этим предлогом провести несколько часов в отеле «Беверли-Уилшир» с какой-нибудь шлюшкой вроде Вирджинии Глад; только для Робби это был бы предлог побыть с Рэнди Бруксом.

Фелисия почувствовала острую боль в животе, будто ее ударили ножом, потом все прошло, и она уже ничего не чувствовала, и от этого ей стало страшно. До нее вдруг дошло, что она больше не стоит на ногах, а лежит на огромном светло-бежевом ковре, забрызганном кровью. На мгновение она испытала чувство стыда за устроенный беспорядок, потом решила, что ковер можно почистить или поменять. Все равно ей не нравился его цвет.

Она закрыла глаза и увидела Робби, его лицо было черным – ей понадобилось время, чтобы понять, что он был загримирован для «Отелло». Нахмурившись, он склонился над ней, его глаза ярко блестели на фоне черного лица.

– «Я – изувер, но все же милосерден, – услышала она его слова, – и долго мучиться тебе не дам».[39]

Она и сама не хотела долго мучиться. Со вздохом она стала засыпать, повернувшись, чтобы в последний раз поцеловать его перед тем, как он отнял у нее жизнь…

АКТ ВТОРОЙ Князь тьмы недаром князь 1942

Сцена седьмая

– Через пять минут начинаем, сэр!

Роберт Вейн продолжал смотреть в зеркало, будто не слышал. Не стоит торопиться, сказал он себе. Шекспир всегда давал одну-две минуты, чтобы подготовить выход своего главного героя, наверное, потому, что сам был актером.

Конечно, есть исключения. В «Ричарде III» ты должен стоять за кулисами, чтобы начать сразу, как только поднимется занавес, без пролога, без возможности почувствовать зал, без паузы, во время которой другие актеры готовят публику. Старина Уилли не написал бы так для себя самого, решил Вейн. Он, наверное, был сердит на своего друга Бербеджа и решил: «Выйди-ка на сцену без подготовки, старина, когда публика еще не успокоилась, и посмотрим, как тебе это понравится!»

Сейчас не время думать о других пьесах, напомнил он себе. Через несколько минут он будет Антонием, еще одним шекспировским героем, который погиб из-за женщины. Странно, подумал Вейн, что многих из них – Отелло, Ромео, Макбета, Антония – погубила любовь. Ну, об этом тоже не стоит сейчас размышлять. Актерская игра сродни управлению самолетом – ты должен все время думать о том, что делаешь. Позволишь себе отвлечься, и ты пропал.

Только самодисциплина помогла ему сохранить жизнь – и рассудок – в тот год, когда он служил в авиации. Усилием воли он заставлял себя сосредоточиться на приборах и рычагах управления, старался не думать о Лисии, Рэнди, не вспоминать прошлое, и что было еще труднее, не пытаться заглянуть в будущее.

Что сказал бы Шекспир – или Марк Антоний – если бы ему пришлось ночь за ночью поднимать в воздух тяжелый бомбардировщик, со скоростью улитки совершать полет над Германией, разбрасывая пропагандистские листовки, когда зенитки поливали свинцом небо? Это было все равно что вести автобус по минному полю; Вейну удалось вынести этот ужас лишь потому, что во время полетов все мысли о прошлом отходили на задний план. Будучи на десять лет старше любого из своего экипажа и к тому же знаменитым актером, он чувствовал себя обязанным показывать пример выдержки и храбрости и в результате был награжден крестом «За летные боевые заслуги». Сообщение о его награждении заставило наконец замолчать тех, кто обвинял его в том, что он отсиживался в Лос-Анджелесе, пока немцы бомбили Лондон, и оно же, очевидно, привлекло внимание Черчилля, который тут же приказал вернуть всех наиболее известных актеров Англии на сцену. Говорили, будто бы он сказал министру информации: «Нам гораздо легче заменить любого летчика, чем хорошего актера». И через двадцать четыре часа Вейн, Тоби Иден и еще полдюжины известных трагиков вновь надели гражданскую одежду.

Премьер-министр пригласил Вейна на ленч в Чекерс,[40] чтобы поздравить его с награждением и поставить перед ним новую задачу.

– Дайте людям Шекспира! – громко воскликнул Черчилль за столом. – Это будет гораздо лучше любой пропаганды, которую только может придумать этот мерзкий карлик Геббельс! – Закурив большую сигару, привезенную с кубинской плантации Марти Куика, он добавил: – И непременно привезите мисс Лайл из Нью-Йорка, если она, конечно, уже поправилась. Я бы хотел видеть вас обоих, например, в «Антонии и Клеопатре».