Виолетта поднялась, прижимая к себе поднос с бусами.
— Что он сделал? — опять повторил свой вопрос Саймон, с сочувствием глядя на молчаливо стоящую девушку. Глаза Виолетты наполнились слезами. Саймон взял у нее поднос с украшениями и передал его Фанни. — Что сделал тебе тот человек, которого ты сегодня встретила?
— Он помог мне бежать из Франции.
— И теперь ты хочешь, чтобы он поверил в то, что тебя не существует? Он ведь видел тебя. С таким же успехом можно постараться стереть из календаря День святого Валентина.
— Пока Арман находится во Франции, я не могу никому доверять.
— Почему?
Она ответила не сразу.
— Может быть, он… нарочно задержал меня, чтобы мы никогда не встретились с Арманом…
— И чтобы вместо вас ваш брат встретился с врагами?
Она кивнула:
— Разве вы сами не сделали бы все для того, чтобы ваша семья осталась жива?
Саймон, почесав лысину, задумался над ответом.
— Я бы даже мог, наверное, совершить убийство ради спасения своей семьи.
А Виолетте всего лишь пришлось изображать из себя девицу легкого поведения…
— Я бы тоже смогла, поверьте, — теперь она обрела самообладание и пришивала последнюю бусину на лайковую печатку. — Некоторые люди поклялись отомстить Арману за мое бегство.
Саймон вновь принялся за работу и стал растягивать новый кусок сырой кожи — последний этап подготовки к разглаживанию и раскрою.
Гаспар взглянул на него из-под бровей:
— Ты слышал, Саймон? Она просит нас молчать ради нее. Может ли джентльмен солгать ради благополучия леди?
— В наше время многие вещи можно оправдать, даже ложь симпатичному джентльмену.
Виолетта резко подняла на него глаза.
— Откуда вам известно, что он симпатичный?
— Догадался, малышка. Ты ведь не могла уехать из Франции, не разбив чьего-нибудь сердца. А у красивых мужчин тоже есть сердца.
Макс был лучшим ее воспоминанием.
— Единственный мужчина, которого я любила, — это мой брат Арман. И никто больше.
Виолетта оторвала нитку и вывернула перчатку на правую сторону. Вышивка была закончена. Все было закончено. И не только с перчаткой, но и с Максом. Он выполнил свой долг — она была жива, и больше от него ничего не требовалось.
Саймон неодобрительно хмыкнул: