– Ага, хлопают петарды, конфетти сыпется на жопу… И президент поздравляет.
– Я хочу в своё тело, – Ру звучит одновременно грустно и капризно.
– Стройное и красивое? – я усмехаюсь. Вся эта ситуация давит на нервы.
– Да хоть какое! И нехер ехидничать.
– Да я, вообще, серьёзно. Оно ахуенное, – снимаю рубашку и, растопырив пальцы правой руки, веду левой от запястья к локтю. Медленно, любуясь.
– Отвали от моего тела.
– Вот видишь, ты вечно на себя канишь, а тут понял, что тебя всё устраивает. Это и есть урок.
– Херня, а не «урок».
– Вот это херня, – я указываю пальцем поочерёдно на себя и него. – Или предлагаешь вообще ничего не делать? Тут любые способы сгодятся. Если этот не сработает, завтра куплю ёлку и буду приносить ей кровавые жертвы до тех пор, пока дух прошлого рождества нас не простит.
Ру задумчиво кривит губы на сторону – и как моё лицо, оказывается, похоже на Берт, когда она так же делает.
– Допустим, – он запрокидывает голову и прибавляет громкости: – Дорогая вселенная! Отдай мой кожаный мешок, я всё прощу!
– Она, – подсказываю громким шепотом. – Она должна нас простить. Мы раскаялись и осознали свои косяки.
Ру кричит в потолок:
– Я осознал, что чмом лучше быть в своей шкуре, чем в чужой! – опускает взгляд на меня, говорит на обычной громкости: – А у тебя какие?
– Мм… – задумываюсь. – Сегодня я понял, что слишком тебя гоняю. Отныне клянусь сам заваривать себе кофе, а тебе чай. Например, три дня в неделю.
Мы изучаем потолок, однако никаких сверхъестественных знаков не видно. Ру даже встаёт со стула, подходит и заглядывает вверх с моего ракурса.
– Что-то хлипкое у тебя обещание. Сам говорил, нужно ОСОЗНАТЬ. А ты про чай, – он уже и разговаривает нормально, да и выглядит бодрее. Очевидно, ещё подлечился моей кровью, пока кусался.
– Ну… – я разглядываю бежевый абажур, прикидывая, чем бы ещё задобрить вселенную. – Обещаю меньше тебя кусать. Я… – запинаюсь от внезапного смущения и продолжаю тише: – Может, недостаточно тебя ценил. И не берёг.
Бля, как-то неловко говорить подобное. Такое чувство, что и морда покраснела.
Когда всё же опускаю взгляд на Ру, обнаруживаю, что он смотрит на меня и морщится.
– Н-да, теперь ясно, о чём ты говорил. Какого хрена я выгляжу… ВОТ ТАК?! – он обличающе тычет ладонями мне в лицо.
– Как?
– Как придурок! Какой-то мальчик-с-пальчик с голубыми глазками. Вселенная, блядь, за что ты мне дала такую морду?!
– Так, ёб твою! Ну-ка заткнулся, а то завтра проснёмся в телах ещё хуже!
– Да куда хуже?!
Зажимаю ему рот ладонью, и тут же голос раздаётся в сознании: «Я ж мерзкий. Смазливый как…»
– Как в той песне, – я напеваю высоким голоском с придыханием: – «Мальчик, сладкий как мороженка».
Ру злобно щурится поверх моей ладони. «Допиздишься ты у меня!»
– Я тоже тебя люблю.
Опустив ладонь, прижимаюсь к его губам, благоухающим портвейном. То есть моим собственным губам. Полный изврат. Потому и поцелуя особо не получается: мы недоуменно поглядываем друг на друга и примеряемся, как будто это не то что первый раз, а даже ещё более неумело.
Чуть отодвинувшись, Ру порывается что-то сказать, но я вновь затыкаю ему рот поцелуем и перебиваю телепатическим: «Я тебя люблю».
«Но…»
«Заткнись».
Он и в самом деле расслабляется, будто сдался. Закрывает глаза и отвечает на поцелуй, а затем даже обнимает.
Когда отрываемся друг от друга, Ру смотрит мне в лицо и выносит вердикт:
– Не сработало. Переходим к более действенным ритуалам, – он берётся за ремень и начинает расстегивать.
– Но-но, держи свою волшебную палочку в штанах! То есть мою. Я как бы не против экспериментов, но сосать собственный хер не буду.
– Да? – поддразнивает Ру. – Не готов пойти на жертвы? А вселенную чаем не обманешь!
– Что-то я не понял, почему моё отношение к тебе нужно доказывать таким экстравагантным способом.
– Да ладно, – он отпускает расстёгнутый ремень, и металлическая пряжка глухо брякает по штанине. – У меня всё равно на полшестого. А я-то думал, почему тебя с бухла на еблю не тянет.
– Угу, прям день секретов. Давай теперь ты, вдруг хоть это поможет.
Эйруин ненадолго задумывается.
– Я ел крыс. В целом нормально, только шерсть в зубах застревает.
С опаской спрашиваю:
– Ещё что-нибудь?.. – живо представляя, как однажды на завтрак Ру поставит передо мной полную сковородку жареных тараканов.
Однако он, видимо, по-своему поняв вопрос, продолжает откровения:
– Ещё мне нравится вылизывать тарелки после еды.
– Мм. Почему я этого не замечал?
– Потому что при тебе я так не делаю.
– Ясно.
Мы снова разглядываем потолок. Никаких знаков от вселенной, только паутина в углу.
Вздохнув, я топаю к своему стулу, а Ру, ещё немного посмотрев вверх и по сторонам, говорит:
– Пошёл я спать. Ебли нет, ёлки нет, в гробу я вертел такой новый год.
– Зато есть мандарины, – указываю на стеклянную вазу.
– Я тебе взял, ешь все. А я пошёл.
Однако когда он доходит до дверного проёма, я от внезапной мысли вскакиваю и ору командным тоном:
– Стоять!
Ру и в самом деле останавливается, лениво озирается через плечо:
– Соседи, небось, обосрались со страху.