Я тоже улыбнулся – больше потому, что шутки давались ей с трудом, и за ними она не могла скрыть расстройство. Мне понравилась мысль, что она волновалась.
С той ночи в спортзале было чертовски сложно притворяться, будто между нами все нормально. Помимо хоккея, я думал только о том, как заставлял ее стонать на той скамье, о груди, торчащей из платья, о том, как она двигала попкой, когда я брал ее, прижимая к зеркалу.
От этого воспоминания член дернулся, и я прочистил горло, немного поерзав на диване. Мы сидели в моем тускло освещенном номере, а по телевизору показывали спортивные передачи, включая тот гадкий эпизод с игрой высоко поднятой клюшкой, от которой на лице у меня теперь порез.
Я зашел слишком далеко, решив не давить на нее, позволив думать, что случившееся между нами – банальная интрижка на одну ночь.
Но у меня уже вот-вот лопнет терпение в ожидании, когда Мэйвен признается, что хочет большего.
– По-моему, такой тоски-печали я у тебя еще не видел, – сказал я.
Мэйвен шумно вздохнула и кинула лед на кофейный столик. Она сидела на коленях на полу возле дивана, а мне, даже несмотря на раскалывающуюся голову и адскую боль после игры, было чертовски трудно не представлять, каково это было бы – возвышаться над ней в такой позе, растягивать ей горло, отвлекая нас обоих от той игры.
– Как ты это делаешь? – покачав головой, спросила она. – Я просто смотрю на тебя, и мне уже хочется стонать от боли. Ты сегодня получил клюшкой по лицу, – сказала она, показав на меня. – Но даже в самый обычный вечер ты носишься по льду без остановки, тебя швыряют на стекло, на борт и лед, ты получаешь тычки в ребра… – Мэйвен посмотрела мне в глаза. – Это безумие.
– Я же тебе говорил, – пожав плечами, сказал я. – Я – хаос.
Она закатила глаза, но ее улыбка тут же померкла, когда Мэйвен посмотрела на мой порез.
– Болит?
– Немного, – признался я. – Но не очень сильно. Совсем чуть-чуть.
– Чуть-чуть?
– И близко не стоит с тем, когда мне выбили пару зубов, – сказал я и постучал пальцем по винирам. – Уверен, Ливия тебе об этом рассказывала.
Мэйвен поморщилась и махнула рукой.
– Мне до конца жизни хватит этих ее жутких историй. – Она посмотрела на меня и, нерешительно протянув руку, провела холодным пальцем по шраму над бровью. – А это?
– О, – сказал я и тоже прикоснулся к нему, как только Мэйвен отстранилась. Мне тут же стало не хватать этого прикосновения, захотелось протянуть руку и удержать ее ладошку. – Хотел бы я, чтобы за этим шрамом стояла грандиозная хоккейная история, но, к сожалению, это произошло не на льду.
– Упал с турника?
– На самом деле получил по морде ботинком со стальным носком.
Мэйвен распахнула рот.
– Что?
– Последний год в старшей школе. Подрался с парнем на три года старше и примерно на сто фунтов тяжелее меня. Сплошные мускулы.
– Дай угадаю – из-за девушки?
– Видишь меня насквозь.
Она усмехнулась, качая головой.
– Почему я не удивлена? Он увел у тебя спутницу на выпускном, что ли?
– Нажрался и решил использовать одну из наших чирлидерш в качестве боксерской груши, потому что в то время она была его девушкой.
С лица Мэйвен стекла краска.
Я пожал плечами.
– Меня не волновало, что я моложе или ниже ростом. И у меня остался шрам, а он получил урок на всю жизнь.
– Он выдвинул обвинения?
– Против старшеклассника, который надрал ему задницу? – усмехнулся я. – Ему было слишком стыдно. Он уковылял прочь, как последний трус, и оставил мою подругу в покое, чего я, собственно, и добивался.
По-моему, когда Мэйвен глянула на меня так, словно я был головоломкой, которую она не могла разгадать, я увидел в ее глазах уважение, какого еще не было.
– Что? – спросил я, когда она промолчала.
– Мне трудно это представить.
– Как я надираю кому-то задницу? Да брось, Мэйв, прояви хоть немного уважения! Ты каждый вечер видишь, как я делаю это на льду.
Мне показалось, ее щеки покраснели, когда я сократил ее имя. Я мысленно отметил сделать так снова.
– Просто… Не могу представить тебя в такой ситуации. Я представляла тебя в более крутой школе.
– Уж поверь, в частных подготовительных школах больше драмы, чем в государственных. Когда у людей полно денег и они думают, что в деньгах заключена власть, жизнь напоминает выдуманный мир, где никакие правила не действуют.
Мэйвен хмыкнула и посмотрела на пол, а я увидел по ее глазам, как она вспоминает о своих призраках прошлого.
– Скажу так: думаю, с моим шрамом мириться проще, чем с теми, что скрыты в твоей душе.
Мэйвен замерла, не дыша, и посмотрела на меня.
Я хотел узнать больше о ее бывшем, об этом сраном ублюдке, из-за которого она отгородилась колючей стеной. Он причинил ей боль, уж в этом она смогла признаться. Но эта боль была глубже, чем Мэйвен позволяла увидеть, а небольшие напоминания о нем липли к ней, как шрапнель от взрыва.
Внезапно ее телефон завибрировал, и в темной комнате загорелся экран.
Она схватила его со стола и еле слышно вздохнула, а потом провела большим пальцем по экрану и отправила сообщение.
– Что-то случилось?