Идеальные разведенные

— Нет, ничего срочного, — тушуюсь. — Как же ты так? Летом-то?! А ты, вообще, где?

Все мои вопросы Леон игнорирует, отвечая лишь на последний: «Дома».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Конкретно сейчас я не собираюсь давать отчета свои действием, когда резко перестраиваюсь вправо и паркуюсь вдоль дороги, включив аварийку. Опустив голову на руль, я некоторое время сижу в тишине и смотрю в лобовое.

Леон болеет, он дома, один и ему некому помочь.

Или есть кому?

Вот черт. Стискиваю пальцами руль.

Меня колбасит между тем, что мой бывший муж — больше не моя забота, и зудящим голосом моей совести.

Я знаю, что он болеет, и это знание мне долбит в висок.

Черт, черт, черт!

Даже если я решу последовать зову совести, я все равно не знаю адреса его нового обиталища. Но мне потребовалось всего десять минут, чтобы узнать у Филатова адрес Леона.

И каким-то немыслимым образом я уже еду в совершенно противоположную от своего дома сторону и настоятельно убеждаю себя, что делаю это исключительно ради своего собственного успокоения, которое необходимо мне как воздух.

Его съемная квартира находится в новом жилом комплексе и вполне приличном районе.

Мне везет, когда, подходя к подъездной двери, не приходится звонить в домофон, а сразу занырнуть в подъезд, потому что из него вываливается компания молодых людей. Мило им улыбнувшись, юркаю мимо них к лифтам.

Нужная мне квартира оказывается на восьмом этаже, и я некоторое время стою под дверью, не решаясь постучать.

А вдруг и правда он не один?

И что я скажу, если все-таки он мне откроет?

И я бы так и стояла, сомневаясь, если бы не грохнула соседская дверь, до печенок пугающе, отчего я начинаю резво стучать, чтобы не выглядеть идиоткой, переминающейся на пороге.

Дверь распахивается неожиданно.

Игнатов в растянутой помятой футболке, в шортах, с босыми ногами и безалаберным бардаком на голове смотрит в упор на меня затуманенным взглядом. Он болезненно щурится, быстро моргает, словно пытается избавиться от навязчивого видения, потом высовывает голову из квартиры и смотрит по сторонам, будто выискивая кого-то.

— Леон, — зову тихо. Он выглядит бредово.

— Это ты? — еле ворочая языком, спрашивает Игнатов.

— Я.

— Откуда?

— Оттуда.

— А-а-а… — конструктивно заключает Игнатов и шире открывает дверь, приглашая внутрь.

Леон оборачивается и, не дождавшись моего решения, шлепает босыми ногами в комнату, а я, не мешкая, вхожу в темную прихожую. Разуваюсь, нахожу в сумке медицинскую маску и пытаюсь припомнить сколько ей лет. Выглядит она отстойно: с торчащей проволокой, катушками и отпечатком губной помады. Интересно, сколько уже через нее прошло микробов? Но другой у меня все равно нет, поэтому надеваю и иду следом за бывшим мужем.

Квартира-студия довольно-таки просторная: ничего лишнего, только предметы первой необходимости.

Консервативно.

В стиле Игнатова.

Она подходит человеку, живущего в основном на работе.

В кухонной зоне над столешницей горит тусклый светильник, а в самой комнате темно. За окном пасмурнело, поэтому в квартире стоит мрак и болезненный запах с примесью пота и лекарств. Окна закрыты наглухо, создавая спертый противный воздух.

Леон сидит на диване, откинувшись на спинку и прикрыв глаза.

Н-да-а…

Ну и видок: волосы растрепаны и торчат в разные стороны, на лице трехдневная неопрятная щетина, а под глазами залегли темные круги. Мне кажется, что Леон даже схуднул.

Подхожу ближе и присаживаюсь рядом.

— Леон, — легонько касаюсь его руки, чтобы не напугать.

Бывший муж с трудом разлепляет глаза и медленно поворачивается ко мне. Его движения заторможены, но, когда он видит меня, — резко вздрагивает и отшатывается. Я сижу в маске и хлопаю глазами. Как привидение.

— Это ты? — спрашивает настороженно.

— Я.

— Откуда?

— Оттуда.

— А-а-а… — морщится. — А я решил, что у меня галлюцинации, — каждое слово ему дается с великим трудом.

— Нет, — качаю головой. — Как ты себя чувствуешь?

Идиотский вопрос, когда на его лбу проступает испарина, а грудная клетка ходит ходуном.

Притрагиваюсь ладонью к щеке, затем трогаю лоб и шарахаюсь.

Леон горит.

В самом прямом смысле. Мне не нужен градусник, чтобы понять, что у него высокая температура.

Тормошу прикрывшего глаза Леона за плечо.

— Леон, Лео-он… у тебя градусник есть? Ты горишь весь… Где аптечка?

Меня начинает окутывать паника, потому что Игнатов никак не реагирует на мои прикосновения и слова.

Он просто отключился.

Вскакиваю с дивана и несусь в сторону кухонной зоны. На столешнице небрежно брошены упаковка Нурофена и спрей для горла: не густо и в стиле мужчин.

Распахиваю поочерёдно кухонные шкафчики, но никакой аптечки не наблюдаю. И это не удивительно. Мужчины об этом не думают. Они считают, что никогда не болеют, и это прерогатива исключительно женского пола, но, если термометр показывает чуть выше 37 градусов, они составляют завещание.

Итак, что делать?

Выдавливаю таблетку жаропонижающего и ставлю греть чайник.