Идеальный любовник (СИ)

— Нет! — сипящий шепот привязался как приклеенный и никак не хотел меняться с нормальным звучанием голоса местами.

— Хорошо, ласточка, — миролюбиво сказал Герман и присел рядом со мной. — Пить будешь?

— Нет! — запаниковала я, мысль о пойле с содержанием спирта не казалась очень соблазнительной.

— Ну, зачем же ты так, — укоризна в голосе и грустный взгляд. Еще чуть-чуть усилий с моей и его стороны, и я поверю в искреннюю заботу обо мне. — Рассол лучшее лекарство от похмелья. Ты зачем вчера надралась?

— Дай! — боюсь, в моих глазах загорелся нездоровый, фанатичный огонь.

— И ведь не так много выпила, — покачал головой мучитель, глядя на мои трясущиеся руки. — Держи! — вручил он мне банку.

Попытка выпить жидкость прямо из посудины завершилась плачевно. Мое стратегическое оружие, тщательно лелеемое и хранимое не понятно для чего — ночная рубашка, пострадало первым. Нет, вторым, после моих: носа, щек и рук, на которые пролился соленый поток. Оторвалась от баллона и принялась трясти головой и отфыркиваться.

— Нет, ты не ласточка, ты ершистый воробей, моющийся в луже, — припечатал мужчина, налюбовавшись на мои манипуляции по спасению от удушения из-за попадания рассола в нос.

— Отвали! — голос стал почти нормальным, только некая сексуальная хрипотца меня немного смущала.

После рассола безусловно стало полегче, голова уже так не трещала от боли, да и дрожи в руках поубавилось и сразу же восстала из мертвых вредность. Я попыталась встать с кровати, но моральный урод не дал мне этого сделать. Легонько толкнул и навис надо мной, довольные огоньки зажглись в карих глазах:

— Забавный, ершистый воробей, — подвел он итог и поцеловал меня в губы.

Теперь уже я прижимала к себе баллон как маму родную. Своеобразный буфер, против дальнейших действий кареглазой заразы.

— Эй! Что здесь происходит?! — возглас Андрюхи, стоящего в дверях, послужил отличным холодным душем.

Отпрянула от нахала Германа. Рассол в банке чуть не выплеснулся от резкого движения, и попыталась отстраниться, но не тут-то было. Герман, сволочь такая, и не думал выпускать меня из объятий, только целовать перестал и ехидно ответил:

— Что происходит? Лечение, от похмелья.

— Для него место в постели есть, для меня нет, — слишком спокойной констатировал факт Андрей.

Подняла на него виноватый взгляд и испугалась. Парень был мрачен, как грозовая туча, глаза горели ненавистью и ко мне, и к Герману, губы побелели, а кулаки были сжаты. Было заметно, что он сдерживается с трудом.

— Я не понимаю, зачем ты водишь меня за нос, Лера, — безжизненно произнес Андрей. — Но это тебе дорого встанет.

— Андрей! — снова попыталась вырваться из объятий мучителя, банка сильно мешала. — Это не то, что ты думаешь!

Ответом послужила хлопнувшая дверь и насмешливое замечание Германа:

— Он все правильно подумал, воробышек. Разве нет?

— Ты! — слезы выступили на глазах и я начала барахтаться в своей необъятной ночной рубашке, пытаясь вырваться из плена сильных рук, так и не выпуская треклятого трехлитрового баллона из рук. — Ты, сволочь, урод, подонок!

— Мы все это уже проходили, воробей, — помрачнел мужчина и отстранился. — Ты повторяешься.

— Не называй меня так! У меня есть имя! Лера! Для тебя я только Лера! Понял урод?! — соскочила с кровати действительно нахохленным воробьем, откуда только силы взялись, банка вследствие моих кенгуриных прыжков выскользнула из рук и разбилась. — И не смей ко мне прикасаться и приставать!

— Это мы еще обсудим, — холодно отозвался он. — На столе тебя ждет завтрак. Приятного аппетита.

— Мне ничего от тебя не надо! — выбежала из комнаты и заперлась в ванной. — Ненавижу!

— Я уберу осколки, воробышек, — оставил он последнее слово за собой.

Почему подобное должно было произойти именно со мной? Да, мысль была эгоистичная, это понимала, но от этого было не легче. Все вчерашние и позавчерашние мысли вернулись, алкоголь избавил меня от личного ада ненадолго, совсем ненадолго. Снова зудела жалость к себе, голова все еще болела, а тело плохо слушалось и жизнь предстала в черных тонах.

Разоблачилась, залезла под душ и попыталась расслабиться. Получилось плохо, звонок телефона, каким-то чудом услышанный мной сквозь шум воды, ворвался в мой релакс. В мозгу вспыхнул аварийный сигнал и в глазах замелькал проблесковый маячок. Отец, наверняка он, будет давать ценные указания перед торжественным приемом.

— Днюха! — взвыла я, как только вспомнила, какой сегодня день.

Выскочила из ванной, замоталась в полотенце и поскакала раненым оленем на встречу с мобилой. Мобильник выудила с трудом из сумки, висевшей на ручке двери в прихожей.

— Да, пап! — чуть ли не по струнке смирно вытянулась, готовясь к трепке.

— Привет, дочь! — папуля сделал вид, что не в курсе моих вчерашних подвигов. — Готова сегодня к бою?

— Угу, — промычала в ответ, узрев наблюдающего за мной Германа.

— Не чувствую энтузиазма в голосе, — усмехнулся папочка. — Ждем тебя к шести. И ухажер что б был, — помолчал. — Оба!

Услышав это, залилась краской и только промямлила в трубку:

— Перебьются.

— Чтоб были, — отрезал отец и положил трубку.