– Ты ведь знаешь, мы просто хотим, чтобы ты был счастлив, мой милый, – сказала Мириам. – Но ты действительно хочешь этим заниматься?
Оливер с тревогой посмотрел на нее.
– Ч-что вы имеете в виду?
– Она хочет сказать, – объяснил Дэвид, – что если ты в самом деле решил посвятить этому свою жизнь, тебе необходимо приложить чуть больше усилий. Я разговаривал с Дугом из моего клуба, и он сказал, что ты уже должен был получить звание королевского адвоката.
– Но это практически невозможно.
– Дуг иного мнения. Он сказал, что один его знакомый, примерно твоего возраста, уже получил это звание.
– Простите, – неожиданно вмешался Кристофер, – но это не тот самый Дуг, который советовал нам не соглашаться на работу в Сомали из-за риска заразиться Эболой? Теперь он, оказывается, эксперт не только в инфекционных болезнях, но и в юриспруденции?
Мириам фыркнула.
– Я понимаю. Представители вашего поколения считают, что наше поколение ни в чем не разбирается.
– Я не это хотел… а, ладно, забудьте.
– В любом случае, – пробормотал Оливер, – я надеюсь получить повышение, но в этом случае мне, возможно, придется уехать из Лондона.
Для меня это стало новостью. Впрочем, сейчас был не самый подходящий момент обращать на это внимание. Но меня сильно встревожила одна только мысль о том, что Оливер будет жить где-то еще, а не в своем до абсурдного милом доме в Клеркенвелле, где, кажется, всегда пахло французскими тостами, даже когда он не готовил их.
Дэвид сложил руки на груди.
– Оливер, я не думал, что воспитал тебя слабаком.
В тот же момент его супруга воскликнула:
– Что же мы будем делать, когда оба наших сына окажутся так далеко от нас? Ты ведь поедешь на север, не так ли? Ты всегда говорил, что хотел переехать на север.
– Я пока никуда не еду, – в отчаянии ответил Оливер.
Если бы разочарованный вздох Дэвида оказался чуть более нарочитым, он бы лишился чувств от недостатка кислорода.
– Мы знаем об этом, сынок. В том-то и проблема.
– Ради бога, прекратите уже! – Помогите! Это сказал я и тут же пожалел о своих словах. Но все так пристально уставились на меня, что пришлось продолжить свою мысль: – Разве вы не видите, что расстраиваете его?
Воцарилась такая тишина, которую хотелось нарушить воплями.
Затем Мириам смерила меня неодобрительным взглядом, в котором я, к своему ужасу, увидел еще и явное презрение.
– Почему вы считаете возможным указывать, как нам говорить с нашим сыном?
– Я этого не делаю. Я просто говорю о том, что видно невооруженным глазом. Вы безо всяких на то причин унижаете Оливера.
– Люсьен, перестаньте. – Дэвид встал со своего места, но особого впечатления на меня это не произвело – ведь он был почти на фут ниже меня ростом. – Мы знаем его намного дольше, чем вы.
Теперь уже не было смысла идти на попятную.
– Да, но вы все равно ведете себя как последние засранцы.
Мириам снова сморщилась, словно собиралась расплакаться.
– Оливер, как ты мог привести в наш дом этого человека?
Оливер ничего не ответил. И я его понимал, потому что сам задавался тем же самым вопросом.
– Оставьте его в покое! – Черт… я даже не знал, что умею так рычать. – Значит, я вам не понравился? Но знаете что? Мне наплевать. Меня это не волнует. Меня волнует то, что вы позвали моего парня на этот праздник и теперь издеваетесь над ним. А он слишком вежлив и слишком долго терпел от вас унижение, поэтому не может сказать вам, чтобы вы от него отстали. Так вот… хмм… Катитесь-ка вы на хрен!
Я не знал, какой реакции мне стоит ожидать. Разумеется, было бы здорово, если бы они вдруг одумались и сказали: «Ой, вы правы, мы сейчас пойдем и пересмотрим всю нашу систему ценностей», но, вероятно, этот поезд ушел в тот момент, когда я послал их на хрен.
– Убирайтесь из моего дома! – Реакция Дэвида была предсказуемой и вполне закономерной.
Я проигнорировал его крики, соскользнул с ручки скамейки и встал напротив Оливера. Он даже не посмотрел на меня.
– Прости. Я все испортил. И прости, что так часто сегодня ругался. Ведь когда мне понадобилась твоя помощь, ты был таким потрясающим. Ты, – я судорожно вздохнул, – ты самый лучший человек изо всех, кого я знаю. И я не могу сидеть и смотреть, как тебя заставляют усомниться в этом. Пускай даже эти люди – твои родители.
Он, наконец, поднял глаза, в летнем солнечном свете они казались светлыми и бесстрастными.
– Люсьен…
– Все в порядке. Я ухожу. И тебе не обязательно идти со мной. Но я хочу, чтобы ты знал… ты – замечательный. И я не понимаю, как кто-то может подумать, что это не так. И… еще… – Это было просто немыслимо. Я еще понимаю, если бы я сказал подобное, когда мы вдвоем находились в темной комнате. Но сейчас на нас смотрело с полдюжины пар глаз, – …твоя работа замечательная… и ты с ней… замечательно справляешься. И тебе очень идет голубой цвет. И… – я понимал, что сейчас окончательно все испорчу, – …я знаю, что не являюсь членом твоей семьи, я просто какой-то парень, но я надеюсь, ты поверишь в то, что я переживаю за тебя… поверишь тому… что я о тебе сейчас сказал. Потому что это… правда.