Идеальный враг

— Я! — отозвался толстяк Че…

Павел напряженно вслушивался в выкликаемые фамилии. Он боялся, что пропустит свою, ведь начальник мог невнятно произнести непривычную для него русскую фамилию, а номер свой Павел постоянно путал — у него всегда были проблемы с запоминанием чисел.

— … Мартин!

— Я!

— Заключенный номер триста девятнадцать…

Павел молил бога, чтобы сейчас назвали его. Он знал, что это его шанс, быть может, единственный, быть может, последний. Он провел в лагере совсем немного времени, но уже не раз слышал от других заключенных о случаях, когда штрафников освобождали за проявленный в бою героизм.

“…будут значительно сокращены сроки заключения… будут амнистированы и выйдут на свободу…”

С другой стороны, он боялся. Он понимал, что задание, которое им предстоит выполнять, не обычная операция по зачистке местности. Быть может, их пошлют в ад, в самое настоящее пекло.

Но он верил, что выживет.

Ведь у него были любимая девушка, сестра и мама. Он обещал им вернуться. Он только начал жить, и еще так много надо было сделать.

Он не мог умереть. Для этого он был слишком молод.

— Заключенный номер двести тридцать восемь Голованов.

— Я! — звонким голосом выкрикнул Павел, чувствуя, как срывается с места сердце.

— Заключенный номер двести тридцать девять Ягич.

— Я! — откликнулся Гнутый.

А потом на свою фамилию отозвался Шайтан. И Грек. И Рыжий. И Маркс.

И Дизель. И Черный Феликс. Их всех отобрали.

Им всем дали шанс. А имена и номера все звучали.

Для выполнения неизвестной боевой задачи требовались смелые, крепкие бойцы. Много бойцов. Много…

5

Им дали на сборы один вечер и одну ночь.

Начальник объявил, что утром за ними придут. И так и не сказал, что же за дело им предстоит. Незнакомцы, одетые в гражданское, не проронили ни слова. Они просто рассматривали заключенных и слушали их голоса. Потом, вернувшись в бараки, штрафники еще долго обсуждали, кто были эти необычные посетители и что им было нужно.

Тогда-то Павел и рассказал о серых людях с белыми кругами на рукавах. О том, как они вели себя, допрашивая его, как держались, о странных вопросах, что они задавали:

— …они представились как доктор Смит и агент Смит…

Заключенные внимательно слушали Павла, недоверчиво покачивали головами.

— Хочешь сказать, что Курт и Некко были экстеррами? — задумчиво спросил Рыжий. — Не могу в это поверить…

— Подобные истории рассказывают давно, — подключился к разговору Самурай, накачанный японец, получивший срок за дезертирство. — И о чудовищах, живущих среди нас, и о разумных экстеррах, и о людях-марионетках, управляемых пришельцами. Никогда не принимал это всерьез.

— Я тоже кое-что слышал, — сказал Грек. — Будто бы есть люди, которые давно установили с пришельцами контакт и вовсю с ними сотрудничают. Вроде бы целые страны есть такие. Из тех, кто не вошел в UDF.

— Эту старую байку придумали Штаты, — сказал Рыжий, — чтобы развязать себе руки…

— За такие разговоры сажают, — предупредил бригадир Дизель, не отрываясь от экрана телевизора.

— Так мы уже сидим, — усмехнувшись, сказал Рыжий. Но развивать свою мысль не стал.

Они разговаривали долго, перескакивая с темы на тему. Гадали, что за миссия им предстоит. Обсуждали, насколько реальна обещанная начальником амнистия. Сходились во мнении, что и сокращение срока — уже неплохая вещь.

— Ты особо не радуйся, — сказал бригадир Павлу. — Хочешь, я переведу тебе речь начальника на нормальный язык? Он сказал, что из возможных плохих новостей у него для нас не самая худшая. Сказал, что для выполнения смертельно опасного задания требуются люди, которых не жалко потерять. Такие, как мы. Но если кто-то умудрится выжить, то ему скостят пару лет срока. А если же кто-то останется без рук или ног, превратится в паралитика или помутится рассудком, то его спишут. Отпустят на свободу.

— Не порть человеку настроение, — сказал Торро, испанец, севший за вредительство. Два года назад он слил из бака геликоптера часть топлива и продал его. В результате тяжелый транспортник, на середине пути оставшийся без горючего, свалился на какой-то тихий городок в самом центре благополучной Европы. — Ведь были же случаи, когда наших выпускали из Зоны здоровыми и невредимыми. Вспомни, например, Рокко.

— Да. Только надо учесть, что он отсидел восемь лет из назначенных десяти. А кроме того, он каждый месяц ухитрялся переправить на свободу очередное прошение о помиловании, адресованное Лиге Наций и лично президенту Штатов. Да, Рокко был заметной фигурой. Его даже по ящику показывали несколько раз.

— И все же это реальный шанс отсюда выбраться, — сказал Хирург, один из местных старожилов. Он вроде бы когда-то был врачом. Но про свою медицинскую деятельность не вспоминал. На Черной Зоне он выполнял работу лагерного художника — медицинскими иглами накалывал заключенным татуировки.

— Не спорю, — сказал хмурый бригадир, заскорузлой ладонью поглаживая подлокотник кресла. — После таких операций отсюда, действительно, многие выходят.

— Вперед ногами? — попытался угадать Павел.