Идеальный враг

А еще я решил продолжить дневник Голованова. Жаль только, что я не умею писать и читать по-русски. Но я знаю несколько русских слов: водка, Россия, мама, дурак. И еще несколько слов, кроме этих, но их здесь лучше не писать.

Вчера ко мне опять приходили из службы безопасности. Спрашивали о моих людях. Еще раз рассказывали, что произошло. Отвечали на мои вопросы.

Они убили полковника! Они убили трех «Ирокезов» и пятерых «Ирокезов» тяжело ранили.

Произошла страшная ошибка. Я в этом уверен.

Но мне говорят, что там был бунт. Мои солдаты не подчинились приказу.

Не верю, что они это сделали.

Может быть тот полковник ударил Буасье?

Хочу поскорей выйти отсюда и как следует во всем разобраться. У меня есть связи. Может быть, я смогу чем-то помочь ребятам? Их так мало осталось. И почти все из одного отделения:

Некко (Титан), Ягич (Гнутый), Куфельд (Рыжий), Геккель (Маркс), Голованов (Писатель), Ксенакис (Грек), Аббас (Шайтан).

Зверь погиб – не могу в это поверить. Он был лучшим моим капралом.

Такидзе умер.

В соседней палате лежат Рем, Самогонщик и Карпов. Доктор говорит, что только Карпов вернется в строй.

Кем я теперь буду командовать?..

Заканчиваю писать. Пришел доктор, будет меня смотреть. Принес с собой хота. Кажется, они подружились. Надо будет обязательно сказать об этом Гнутому. Если смогу с ним встретиться.

Где он сейчас? Где они все?

Увижу ли я их когда-нибудь?

1

Они сдались сами, когда тот безумный бой был закончен. Они сложили оружие и легли на землю, понимая, что совершили непоправимое.

Бежать было некуда. И смысла не было – их нашли бы везде. Да и не собирались они бегать. Они верили, что трибунал вынесет справедливое решение.

Ведь не они первыми открыли огонь. Они только защищались.

Поэтому они надеялись, что наказание будет не слишком суровым.

И только пессимист Рыжий реально оценивал ситуацию:

– Убийство офицера и гвардейцев нам не простят.

2

Два дня их перевозили с места на место, словно специально выматывая.

Сначала их держали в тесном железном бункере, похожем на обычную топливную цистерну. Затем у них отобрали коммуникаторы и на грузовом геликоптере перебросили в тюремный блок какого-то Форпоста. Здесь было много незнакомых людей, но никто не мог сказать ничего конкретного – похоже, эти люди сами не понимали, где находятся. Той же ночью за ними пришли, снова сковали руки за спиной, ткнули холодным стволом меж лопаток:

– Вперед!

Несколько часов они тряслись в закрытом кузове грузовика, пытаясь разговорить угрюмых конвоиров. Потом их выбросили на какой-то глухой железнодорожной станции, передали в руки новым сопровождающим. Эти оказались более словоохотливыми. Они даже угостили арестантов куревом и бутербродами в вакуумной упаковке, но рассказывать о конечной точке маршрута наотрез отказались. Впрочем, по некоторым намекам можно было понять, что направляются они в уже знакомые места.

Древний тепловоз, стуча колесами на стыках изношенных рельсов, доставил их на таежный аэродром, где на взлетной полосе дожидался своих пассажиров перегруженный самолет.

– Скоро будете на месте, – сказал один из конвоиров.

– Это должно нас обрадовать? – спросил Рыжий. – Или же наоборот?

Его вопрос остался без ответа…

Когда они приземлились, им надели на головы черные мешки и долго куда-то вели: сперва по бетону, потом по неровной мягкой земле, затем по каменным ступеням, по железному полу. Шаги звучали гулко, лязгали дверные засовы, скрипели замки. Трижды арестантов ставили к стене, заставляли поднять руки, расставить ноги, и тщательно обыскивали.

Потом их разделили по двое и развели.

Первое, что увидели арестованные бойцы, когда с их голов сдернули мешки, были блестящие никелем решетки.

3