Идеалы бусидо: смерть, честь и преданность

Однако, ситуация полностью изменилась (и изменилась к худшему) с введением «централизованного феодализма» во времена Токугава, когда бакуфу 幕府 наложило определенные  ограничения на дайме 大名 в плане контроля их владений и самураев. Кроме множества ронин 浪人(самураев без хозяина), которых породила эта политика, самураи были лишены возможности «продавать» свои таланты в другие княжества в поисках выгоды, харизмы, или и того, и другого, но были рождены в жестко стратифицированном обществе с ничтожными шансами на успех. И они, и их потомки оставались в течение двух с половиной столетий наследственными вассалами рода А или Б.

Их четко определенный статус передавался по наследству, и материальное вознаграждение было четко определено — подобно тому, что получают чиновники сегодня. В действительности, вместо того, чтобы воспринимать самурая эпохи Токугава как воина,  более логичным было бы думать о нем, как о государственном служащем, занимающем определенную графу в тарифной сетке. В результате, преданность самураев эпохи Токугава была безусловной, но часто крайне не личностной. Эмоциональная природа верности была, таким образом, крайне слабой для большинства воинов, которые испытывали только незначительную личную привязанность к своему формальному господину, или же не испытывали ее вовсе. Однако, и некомпетентный, и далекий от вассалов господин был все же господин, и они должны были служить ему. В этих обстоятельствах частые призывы к исполнению своего долга преданности были более чем необходимы.

Эти извращения в природе преданность эпохи Токугава, так же как и другие отступления в социополитической системе, привели к порождению «мутировавшей верности», которую Альберт Крэйг назвал «местечковым национализмом»³⁴ и в котором преданность была эффективно смещена с фигуры господина на княжество.³⁵

СИНИГУРУЙ, ИЛИ СТРАСТЬ К СМЕРТИ

Давайте теперь обратимся к самурайскому идеалу, касающемуся смерти, имея в виду нашего воина, который «убивает с внутренним миром — и умирает с внутренним спокойствием». Я вспоминаю о телевизионном сериале по роману Джеймса Клэвелла «Сёгун», и особенно о протесте японо-американской аудитории против того, что японцы представлены в сериале кровожадными и постоянно жаждущими умереть. Действительно, в дискуссии, которая последовала в нашем кампусе на той же неделе, когда вышел сериал, я, помнится, говорил о том же самом. Я заметил, что все японцы в фильме «умирали от желания умереть», поскольку они моментально хватались за свои мечи, чтобы совершить сэппуку 切腹 (ритуальное убийство путем разрезания живота).

Эта связь со смертью — другая сторона нашего представления о самураях. Если это и не часть формулировки бусидо Нитобэ Инадзо, то это основная мысль, которая поднимается в Хагакурэ: «путь самурая лежит в смерти». Здесь речь идет о двух типах смерти. Возможно, вначале у нас появится мысль, что самурай совершает самоубийство с готовностью, либо в качестве расплаты за убийство, либо чтобы последовать за своим господином после смерти, либо чтобы загладить совершённую ошибку. Затем, мы думаем об этом самурае как о ком-то, кто хладнокровно убивал других людей, в особенности «грубых» крестьян. Это, я полагаю, идея, которая происходит от знакомства с концепцией кирисутэ гомэн, или «право на убийство» представителя низкого звания, который не проявил к самураю должного уважения. Оба эти компонента отношения самурая к смерти играют значительную роль в сериале «Сёгун».

Сэппуку имеет длительную историю в Японии – по крайней мере, начиная с позднего периода Хэйан. Однако самоубийство не было широко распространенным обычаем и применялось преимущественно в ситуациях, когда воин непременно встретил бы смерть от рук врагов. Поскольку пытки были широко распространены в средневековой Японии, самоубийство – без разницы, броситься ли с лошади вниз, вложив меч в рот, или вспороть себе живот, что со временем стало все более «популярным» — представлялось предпочтительнее пленения. Со временем, сэппуку стало ассоциироваться с благородной смертью. Поскольку живот считался вместилищем души, то разрезание живота и выпускание своих собственных кишок считалось способом показать чистоту намерений самурая.

И хотя воинские повести испытывали нежные чувства, восхваляя эту практику – можно вспомнить историю целого рода Ходзё, покончившего самоубийством при падении Камакура, описанную в Тайхэйки – в действительности же не так много воинов кончало самоубийством, если не было немедленной угрозы поражения и смерти от рук врагов. Ёсицунэ и Нобунага представляют собой два примера самоубийства в таких обстоятельствах.