Идеалы христианской жизни

Получив свободу, он старается послужить церковному делу. В приходской церкви из-за недостатка просфор не всякий день совершалась обедня. Он сам начинает печь просфоры. Мать разгневана, что сын так трудится, и просит не срамит ее такой работой. Мальчик кротко объясняет матери, что просфоры назначены для величайшего таинства, перед которым благоговеют сами ангелы.

Два года трудится мальчик в этом занятии, и от долгого стояния при печи кожа его чернеет. Чтобы не смущать матери, мальчик уходит от нее в другой город к одному священнику, где продолжает то же занятие. Мать находит его и здесь и уводит домой.

Начальник города слышит о необыкновенном отроке и поручает ему прислуживать в церкви. Не раз он делает ему хорошую одежду, но маленький праведник отдает ее нищим. Ему хочется страдать, изнурять свое тело, и он начинает тайно носить на теле вериги. Раз ему было поручено прислуживать на пире, который начальник города давал городской знати. Когда он переодевался, мать заметила кровь на его рубашке, догадалась, что он носит вериги, сорвала их и сильно его избила. Ему в доме было день ото дня все тяжелее.

Однажды в церкви он слышит в Евангелии слова: «Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин, иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин». Эти слова приводят его к бесповоротному решению. Надо оставить мать, если он желает весь отдаться Богу. Пользуясь отлучкой матери из дому, он уходит с обозом в Киев. Через три недели он в Киеве, обходит здесь все монастыри с просьбой принять его – никто не хочет дать своего согласия плохо одетому и бедному отроку. Наконец Феодосий пришел к преподобному Антонию, начавшему тогда свой подвиг в пещерах.

– Чадо, – говорит ему отец русского монашества, – ты видишь, как мрачны и тесны эти пещеры, ты, может, и не перенесешь скорбей на этом месте.

– Бог меня привел к тебе, – отвечает ему юноша, – чтобы я спасся тобою; что прикажешь, все буду делать.

И он был пострижен. Такой тяжкой борьбой доказал Богу свою привязанность преподобный Феодосий, рано вняв сердцем призывающему гласу Божию.

Представьте себе раннее, ласковое утро в окрестностях первоначальной Москвы. Тихий ветерок чуть нагибает чашечки цветов, светлеющих в свежей траве, которая блестит не высохшими еще каплями серебристой росы. Там, на Кремлевском холме, вдали сверкают главы церквей, темнеют сохранившиеся еще от прежнего бора старые рощи.

Медленно и мирно, расплываясь в нерукотворенном Божием храме, где небо – крыша и стены – эфир, несется благовест с кремлевских колоколен. И этот благовест, и радость ясного утра, и свежесть травы, и блеск цветов, и сияние солнца сливаются в одну счастливую картину, надзираемую Ее Творцом…

В траве подмосковного луга притаился мальчик. Блестящим взором, сдерживая дыхание, он следит за силками, которые только раскинул, и легким свистом приманивает в них перепелов.

Жизнь широкую и блестящую сулит судьба этому мальчику, отец которого – один из любимых бояр московского великого князя. Он проявляет большие способности, острую смышленость, ловкость и самостоятельность. Мальчик одинаково отличится, когда его начнут обучать, как других мальчиков его сословия, в езде верхом, стрельбе из лука, метании копий, и будет предприимчивый и сильный в деяниях, опытный в воеводстве, дальновидный и сдержанный в делах государственных и посольских.

И эта гладкая жизненная дорога была нарушена, прежде чем он на нее ступил. В свежее летнее утро раздался таинственный голос:

– Алексий, что трудишься напрасно… Я сделаю тебя ловцом людей.

Мальчик задрожал. Сердце вдруг остановилось. Бледный, стал он оглядываться кругом. В невысокой траве не было решительно ни одного человека. Он был, как прежде, один, но голос, несомненно, звучал и был поглощен и воспринят навсегда его душой.

Он забыл тут же о своей охоте, о перепелах, быстро собрал свои сети и, держа их в руках, долго стоял неподвижно.

Он понял, что его зовет Бог к какому-то большому делу, и смущенный, с некоторой грустью, что для него кончается обычная жизнь, и с трепетной радостью перед чем-то громадным, что ему открывается, он шел к Москве. И теперь он уже принадлежал одной высшей воле, но не себе. Характер его изменился. Из разговорчивого и веселого он стал молчаливым и сосредоточенным, избегал товарищей, сидел у себя в светлице один, погруженный в какие-то мысли, ловя в памяти неизъяснимые звуки небесного голоса, для него прозвучавшего тогда в приволье и тайне летнего утра.

Едва достигнув отроческих лет, он просил родителей отпустить его в монастырь. Единственной уступкой, которую они могли от него добиться, было то, что он выбрал одну из московских обителей. Он стал иноком Богоявленского монастыря.

Таково было обращение отрока Елевферия, сына московского боярина, впоследствии Алексия, митрополита Московского.