Идеи с границы познания. Эйнштейн, Гёдель и философия науки

– Самый правдоподобный ответ, – сказал Дайсон, – что разумная жизнь примет форму межзвездных пылевых облаков. – Он имел в виду неорганические формы жизни, которые описал покойный астроном сэр Фред Хойл в научно-фантастическом романе «Черное облако» (Hoyle, F., The Black Cloud), опубликованном в 1957 году. – Непрерывно расширяющаяся сеть заряженных частичек пыли, которые сообщаются друг с другом при помощи электромагнитных сил, обладает всей необходимой сложностью, чтобы порождать бесконечное число оригинальных мыслей.

– Но разве можно вообразить, чтобы подобная дымка, рассеянная на миллиарды световых лет пространства, была разумной?

– А что, легче вообразить, что разумны два кило протоплазмы у кого-то в черепе? – парировал Дайсон. – Как работает мозг, мы тоже понятия не имеем.

Практически по соседству с кабинетом Дайсона в Институте расположен кабинет Эда Виттена – долговязого, тощего человека уже под семьдесят, которого повсеместно считают самым талантливым физиком своего поколения, а то и живым воплощением Эйнштейна[29]. Виттен – один из главных пропагандистов теории струн, которая, если когда-нибудь удастся совладать с ее неряшливой математикой, сулит оказаться той самой теорией всего, к которой так давно стремятся физики. Он обладает досадной для окружающих способностью решать в уме сложнейшие уравнения, ничего не записывая, и говорит приглушенным, мягким, довольно высоким голосом. В прессе утверждали, что Виттен назвал открытие неукротимого расширения Вселенной «крайне неприятным результатом». Мне стало интересно, почему он так считает. Дело в том, что это неудобно по теоретическим причинам? Или его тревожат последствия для судеб мироздания? Когда я задал Виттену этот вопрос, он некоторое время помучился, а потом ответил: «И то, и другое».

Однако и Виттен считает, что велика вероятность, что неукротимое расширение Вселенной окажется лишь временным, как предсказывали некоторые теоретики квинтэссенции, а не постоянным, как предполагает гипотеза темной энергии.

– Теории квинтэссенции красивее, и надеюсь, они и окажутся верными, – сказал мне Виттен.

Если ускорение и в самом деле утихнет и снизится до нуля, а Большой распад не состоится, сможет ли цивилизация сохраниться навечно?

В этом Виттен уверен не был. Отчасти сомнения были вызваны тем, что протоны, вероятно, в конце концов распадутся, а это приведет к распаду всего вещества в пределах ближайших, скажем, 10 лет или около того. Когда я упомянул об этом в разговоре с Фрименом Дайсоном, тот только фыркнул и заметил, что никто никогда не видел, чтобы протон распадался, однако, по его убеждению, разумная жизнь сохранится, даже если атомы распадутся на части, поскольку разумные существа перевоплотятся в «плазменные облака» – рои электронов и позитронов.

Я передал это Виттену.

– Неужели Дайсон так и сказал? – воскликнул он. – Хорошо. Просто я считаю, что протоны распадаются.

∞

Поговорив с Эдом Виттеном и Фрименом Дайсоном, я вернулся на железнодорожную станцию «Принстон», ждал там поезда в Нью-Йорк, жевал залежавшийся «вегетарианский» сэндвич, который купил в магазинчике у парковки, и размышлял о распаде протонов и дайсоновском сценарии вечной жизни. Как его разумные черные облака, будь они созданы хоть из космической пыли, хоть из электронно-позитронной плазмы, будут коротать эоны в холодной темной Вселенной? Какими страстями будет проникнуто бесконечное множество их вечно замедляющихся мыслей? Ведь, как заметил однажды альтер эго Элви Зингера, вечность – это очень долго, особенно под конец. Может быть, они будут играть в космические шахматы, в которых каждый ход займет триллионы лет. Но даже в таком темпе они переберут все возможные шахматные партии за каких-нибудь (10³³¹⁰)⁷⁰ лет – задолго до окончательного распада выгоревшего звездного шлака. А что потом? Придут ли они к выводу Джорджа Бернарда Шоу (который он сделал в возрасте 92 лет), что перспектива личного бессмертия – это «невообразимый кошмар»? Или, по крайней мере субъективно, почувствуют, что время бежит слишком быстро?

Так что для меня стал некоторым облегчением разговор с Лоуренсом Крауссом, состоявшийся через несколько дней. Крауссу уже за шестьдесят, однако вид у него по-прежнему мальчишеский; он руководит проектом Origins при Университете штата Аризона и входит в число физиков, которые заключили, что космос расширяется с ускорением, из чисто теоретических соображений еще до появления астрономических данных.