Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

Как видно, мы отнесли систему Фурье к числу индивидуалистических не без основания. Действительно, он стремится обеспечить всем членам ассоциации счастье и справедливость при свободе и чрез свободу. Он возвращается к понятию естественного права, сохраняя за этим понятием весь тот смысл, какой ему придавали в XVIII веке. Наконец, будучи смелее экономистов и либералов, ограничивавшихся сокращением деятельности государства, Фурье изгоняет самую идею государства и даже никогда не употребляет слова, выражающего эту идею.

Но индивидуализм Фурье грешит умалением и искажением человеческой природы. Он ничего не хочет знать в человеке, кроме страсти, и, таким образом, заслуживает упрека в «симплицизме», упрека, с которым сам обращается к «цивилизованным» и к «теоретикам-либералам». Не доказано и не может быть доказано, что страсть в человеке все. Индивидуализм, ограничивающийся покровительством проявлению страсти и удовлетворением ее требований, вследствие одного этого, помимо крайностей в других отношениях, остается неполным и несовершенным.

«Я шел к цели одиноко, не имея никаких готовых средств и проторенных путей»[1385]. Здесь горделивая претензия Фурье выражена еще одной из самых скромных формул. Он охотно сравнивает себя с Колумбом: тот «открыл» новый материальный мир, а Фурье возвещает о «новом социальном мире»[1386]; причем ему приходится наталкиваться на те же враждебные предрассудки, на те же обвинения, основанные на невежестве и рутине. Это притязание на полную самобытность у Фурье вполне искренно: он – сама искренность. Но читатель, следивший за нашим изложением, едва ли согласится, что оригинальность у Фурье равняется искренности. Слишком много у него связей с предшественниками и современниками. Слишком ясно, что мысль его движется в круге, который она нашла уже совершенно готовым.

Критики без особенного труда подметили близость между Фурье и Руссо. Жалуясь на Цивилизацию, как на начало всех зол, Фурье повторяет и продолжает Руссо, с оговоркой, на которую мы указали выше. Сам Фурье обвиняет прошлые поколения в том, что они «заглушили голоса таких людей, как Гоббс и Руссо, взывавших к искренности», и не приняли того «света», который они несли с собою[1387]. У Руссо же он заимствует фразу, которая часто у него попадается и могла бы служить отличным эпиграфом ко всем его сочинениям: «Люди тут ни при чем: произошел какой-то переворот, причина которого нам не понятна»[1388]. В отличие от Руссо, который, обнаруживая зло, не указывает средств против него, Фурье ясно видит эту причину в «раздробленном» состоянии промышленности. Здесь – объяснение постоянства крайней бедности огромного большинства, бедности, еще более чувствительной вследствие контраста между нею и благосостоянием немногих. Но тут Фурье уже не следует за Руссо.

Фурье читал экономистов, Адама Смита и Ж.-Б. Сэя и пришел к выводу, что они проповедуют «дробление». Поэтому они распространяют не свет, а «тьму»[1389]. Он пошел дальше Сисмонди, указывая негодность системы, ведущей к обогащению народов и полному разорению индивидуумов[1390]. Но все эти подражания, заимствования, следы различного рода влияний, конечно, менее интересны, чем общая связь, существующая между системами идей Фурье и Сен-Симона.

Связь эта не исключает, однако, капитальных различий. Эти различия особенно бросаются в глаза при сравнении взглядов Фурье со взглядами сен-симонистов. Идеи сен-симонистов относительно собственности, семьи и свободы внушают ему ужас. Тем не менее, предлагая совершенно иные средства для реорганизации общества, к необходимости этой реорганизации он приходит под влиянием тех же стремлений, что и сен-симонисты.

Подобно Сен-Симону, Фурье опирается в своей системе на идею притяжения, но делает из нее такие выводы, которыми Сен-Симон пренебрег. Пораженный сильным развитием промышленности, он, подобно Сен-Симону, признает ее «основной функцией». Публицисты напрасно умствуют относительно «духовенства и правительства»[1391] (это то же самое, что духовная и светская власть у Сен-Симона). Чтобы быть методическим, «божественный кодекс должен прежде всего упорядочить промышленность», и мысль человека, занятого социальным строем, должна направляться прежде всего сюда же. К политике Фурье относится так же безразлично, как и Сен-Симон[1392], с тою разницею, что он ожидает от установленных властей не помощи, как Сен-Симон, а просто свободы. Впрочем, по примеру Сен-Симона он всячески старается успокоить носителей этих властей. Власть правительства не уменьшится ни на один атом; все чиновники останутся на местах. Если бы либералы хотели подготовить путь для социетарного строя и установить гарантизм, они должны были бы «примириться со всяким правительством, хотя бы это была инквизиция»[1393]. Вот до чего доходит этот поклонник свободы вследствие своего отвращения к «свободным учреждениям».