Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

Свобода у Фурье повсюду. Она в Боге, создавшем мир по Своему желанию; она в человеческой душе, которая не связана никаким законом и приказанием и предназначена для удовлетворения своих страстей. Свобода точно так же присуща и социальной организации: свобода полная, ненарушимая и абсолютная. Фурье не только никогда не апеллирует к публичным властям для осуществления своего пробного фаланстера и обращается с этою целью исключительно к частным лицам[1372] – это уже характерная черта, но он полагает, что естественным орудием и как бы средой, пригодной для первоначального осуществления социетарного строя, является коммуна. «В Гармонии» совершенно нет места принуждению. Насилие и недоверие к человеческой природе присуще только философским теориям цивилизованных, таким «недостоверным наукам», как мораль и политика, которые Фурье пришел опрокинуть и заменить другими. Но какую роль играли бы долг и авторитет в системе, согласно которой добродетель состоит в удовлетворении своих страстей и все страсти законны, так как для «создания социального равновесия и всеобщей гармонии» необходима «лестница различных вкусов» – в системе, согласно которой исполнение социальных функций является для всех членов ассоциации непрерывной сменой, восхитительным разнообразием удовольствий[1373]? Какую роль играло бы средство не быть «гражданином», т. е. не «действовать на благо массы» при таком порядке вещей, когда «для каждого» существует «приманка» и «прикормка» для подобного рода деятельности[1374]?

Мы напрасно стали бы искать в системе Фурье авторитета и власти. Иерархия в ней очень развита; в изобилии встречаются титулы «магнатов» и «магнаток» и «скипетры различного достоинства»; но обладание такими титулами, удовлетворяющее известные страсти, не дает никакого принудительного могущества. В пробной фаланге — единственной, относительно которой Фурье ясно формулировал свои взгляды – внутренняя организация вверяется на первое время (sic) «регентству» или «совету», составленному из участников, наиболее выдающихся своими капиталами и своими промышленными или научными знаниями. Над «регентством» стоит «ареопаг». Но ни ареопаг, ни регентство не повелевают. Они только «советники в страстях»[1375]. Ареопаг объявляет, например, что, по метеорологическим и агрономическим наблюдениям, наступило время для жатвы или сенокоса. Но его советы, «принимаемые горячо, как промышленная буссоль, не обязательны; любая группа может производить уборку в другое время, несмотря на совет ареопага»[1376]. Внутренняя администрация доведена до минимума. Нужно ли прибавлять, что Фурье, разумеется, не интересуется ни внешней политикой, ни войнами?

Поэтому государство не играет роли в его системе. «Индивидуальная независимость» абсолютна в разрядах страстей. Однако Фурье требует мирных отношений к установленным властям и не скупится на успокоительные заверения в этом смысле. Не допуская в фаланстере никакой формы и никакой степени авторитета, он говорит, что пробную фалангу можно где-нибудь устроить, «не выступая против администрации»[1377], что новую промышленную систему можно ввести, «совершенно не вмешиваясь в деятельность установленной власти»[1378].

Индивидуум пользуется в фаланге не только абсолютной независимостью, но и своими естественными правами. Фурье указывает, что дикарь имеет полную свободу охотиться и ловить рыбу, собирать дикорастущие плоды и овощи, беспрепятственно пользоваться пастбищем для выкармливания скота; имеет право воровать и грабить у чужаков; а также право соединяться с членами своего племени для воровства и для нападения на других; наконец, он имеет право на беззаботность[1379]. Цивилизация лишила человека всех этих выгод, не дав никакого эквивалента. Взамен их она преподносит ему лишь «глупые выдумки, вроде, например, гордости прекрасным названием свободного человека или счастья жить при Хартии»[1380]. Но эти «пустяки» не могли бы удовлетворить «живущего своим трудом», который прежде всего хотел бы, «подобно дикарю, есть в свое удовольствие, жить весело и беззаботно, охотиться, ловить рыбу и сообща воровать»[1381]. Забвение или отрицание «права на труд» является «самым вопиющим заблуждением» в так называемых либеральных теориях[1382]. Напротив того, социетарный строй гарантирует всем своим членам «эти семь прав полностью или их эквивалент, по соглашению». Так, например, уничтожая право воровства, «он настолько обеспечивает благосостояние народа», что плебей уже не захочет более рисковать, «бесчестить себя воровством»[1383]. Таким образом, при господстве Цивилизации нет свободы; в диком состоянии свобода «не полна и опасна»; при Гармонии свобода, полная, настоящая и мирная, достигаемая тем, что всякому гарантируется «минимум», гарантируется, так как это становится возможным благодаря возрастанию ресурсов всякого рода, вследствие перехода от труда «отталкивающего» к труду «привлекательному»[1384].