Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

Разрушив государство, Прудон старается заместить его. Верный мысли Сен-Симона, он показывает, что общество без правительства, без государства, т. е. анархическое общество, не будет лишено порядка. Авторитет заменится договором, не подчиненным никакой внешней власти и приводимым в исполнение только по инициативе сторон[1437]. Промышленная организация заменит политическую[1438], и вследствие прогрессивного исчезновения «всех колес огромной машины, называемой правительством, или государством», политическая система всецело «погрузится, потонет» в «системе экономической»[1439]. Нужно заметить эту формулу, которая у Карла Маркса и его учеников – заимствовали они ее у Прудона или нет – становится руководящей идеей и как бы фундаментом их системы[1440].

Необходимо, конечно, разбираться в произведениях Прудона, и в чисто политических из них принимать в расчет увлечения слишком пылкой мысли, не всегда достаточно осторожной в выражениях. Будучи противником авторитарных демократов и социалистов, которые постоянно прибегают к государству, Прудон в своих этюдах, составляющих Общую идею о революции, нарочно подчеркивает тезис, изложенный уже в Первом мемуаре и в Противоречиях, не изменяя, однако, его природы. Идея противоположности интересов индивидуума и государства, как ее понимали в то время экономисты, либералы и даже социалисты, гнетет его. Он не может освободиться от нее и даже не стремится к этому; и вот этот великий индивидуалист – мы увидим сейчас, что он заслуживает такого названия, – с политической точки зрения, является самым слабым представителем индивидуализма.

Две великие идеи доминируют в уме Прудона и, можно сказать, составляют его общую философию: идея справедливости и идея свободы.

Мы встречаем их у него очень рано: уже в Первом мемуаре он утверждает, что «мы никогда не понимали смысла этих столь обыденных и столь священных слов: справедливость, равенство, свобода». Облекающая их тьма и наше невежество в этом отношении являются причинами «всех бедствий, терзавших человеческий род»[1441]. Уже в Первом мемуаре, как мы указали, содержится прямое изложение идей о справедливом и несправедливом. Автор, еще не достаточно владеющий фразеологией, различает там три степени общительности (sociabilit'e): общительность в собственном смысле, представляющую чистый инстинкт[1442]; справедливость в прямом смысле, или «признание в других личности, равноправной нашей собственной»[1443]; гуманность, или «социальную пропорциональность», которая помощь слабому, возвышение его до нашего уровня делает одновременно и нашей страстью, и нашим долгом, и благодаря которой мы платим дань признательности и уважения сильному, «не становясь его рабами»[1444]. Здесь Прудон, видимо, находится под влиянием Фурье. В этом убеждают нас его стиль, подразделения, к которым она прибегает, и преследуемая им не совсем удачная погоня за точностью. Тем не менее основная идея уже выясняется: справедливость прежде всего в равенстве, прежде всего в уважении чужой свободы, подобной нашей, и в стремлениях осуществить ее; в таком смысле она и должна стать «принципом правления и права».

Та же самая идея, вновь и весьма подробно разработанная, наполняет собою большое сочинение Прудона О справедливости в революции и в церкви — книгу, в которой всего лучше видны высота и благородство его взглядов и в то же время крайне резко выступают все недостатки его ума. Этот бесконечный гимн праву, свободе и справедливости, занимающий в Полном собрании сочинений шесть томов, можно резюмировать в нескольких очень простых положениях.

Справедливость не только регулирует социальные отношения: она является «мировой сущностью вещей»[1445]. В области совести (права и обязанности) она называется просто Справедливостью; в области ума (логика, математика) – Равенством, или Уравнением; в сфере воображения – Идеалом; в природе – Равновесием[1446]. С начала мира и появления рефлексии религиозная и философская мысль постоянно «держались на этом корне»[1447]. Даже в лице Божества человечество обожает опять-таки справедливость. Французская революция чувствовала эту великую истину. Поэтому она является прологом к новой эре цивилизации, возвышенные перспективы которой рисует наш философ[1448].