Идем! или Искусство ходить пешком

— Тогда почему же ты бродишь один целыми днями? И вообще, зачем ты приехал в Стамбул? — спрашивает он. — Я покажу тебе настоящий Стамбул, — предлагает он. — Я стану твоим гидом.

Конечно, я знаю, что есть другой Стамбул, город в городе, невидимый подпольный мир, живущий в тени и в темноте, но хочу ли я все это увидеть? Придется раскошелиться, заплатить и деньгами, и душой. Я изучаю лицо своего преследователя, он похож на персонажа из потустороннего мира, по щеке у него проходит шрам, у него остроконечная борода и острый взгляд, многих зубов не хватает. На какое-то мгновение я дрогнул и чуть не сказал ему «да». Настоящий Стамбул — это фикция, так что мы оба лжем, и он, и я.

То, что внутри, не более реально, чем то, что снаружи, но мне, конечно, хочется увидеть нутро города. Стамбул с ночными клубами и проститутками, гашишем и трансвеститами, частными клубами и банями, оргиями и подпольными праздниками, музыкой и полуобнаженными телами, — все это находится под улицами и мечетями.

— Нет, спасибо, — говорю я.

Он улыбается.

— А ты крепкий орешек, — говорит он. — Ты, наверное, художник? Я покажу тебе места, где собираются художники, знаменитые артисты, писатели, киношники. Потом я позвоню своим подругам, ты выберешь лучшую из них, и мы пойдем в клуб, там исполняют танец живота, хорошая музыка, хорошая публика, я всех знаю. Я знаю Стамбул, меня зовут Ибрагим Хани, — и он протягивает руку.

Я пожимаю ему руку. Он крепко сжимает мою ладонь, долго держит ее.

— Значит, по рукам? — говорит он серьезно и решительно. — Пока ты со мной, — уточняет Ибрагим, — можешь не волноваться, я не обману тебя, это не будет стоить много денег, так, пустяки, я знаю все и всех. Мы будем пить и курить, болтать, и ты расскажешь мне о своей стране, а я расскажу тебе о своей, и мы развлечемся с девушками.

Мы вместе гуляем по Стамбулу. Уже темнеет, зажигаются фонари. Вскоре Ибрагим заворачивает направо и спускается по переулку, он подходит к двери, у которой стоит швейцар в феске. Он охраняет заведение с большими освещенными окнами. На столах лампы, белые стены, выложенные плиткой в голубой цветочек, светлый деревянный пол с лесенками и выступающими террасами, длинная барная стойка в глубине зала. Народу пока не так уж и много, здесь есть маленькая боковая комната и подвал, откуда доносится турецкая танцевальная музыка.

Мы находим свободный стол, Ибрагим заказывает пиво, вытаскивает мобильный телефон и звонит своим подругам.

— Они придут втроем, и ты выберешь лучшую из них, — говорит он и вынимает сигареты, обернутые в тонкий липкий сладкий слой бумаги.

У них приятный запах, я курю одну за другой, налегаю на пиво и скоро пьянею. Я теряю бдительность и подозрительность, осторожность и самоконтроль. Мой новый друг Ибрагим в хорошем расположении духа, он развлекает меня и остальных посетителей танцами и пируэтами, надевает и снимает пиджак, одновременно флиртуя с девицами за соседним столом. Он называет меня своим богатым европейским другом.

— Сними кепку, — говорит он.

Он снимает с меня кепку и надевает ее на одну из девиц, ей очень идет.

— Мой богатый европейский друг любит тебя, — говорит он ей.

Она сидит в кепке и курит сигарету. В дверях появляются три девицы Ибрагима, даже ежу понятно, что они — профессиональные проститутки. Чересчур размалеванные, в коротких блузках, на высоких каблуках, они вваливаются в помещение. Они садятся за наш стол, молча, выжидающе, с кислым выражением лиц. Я никогда не видел трех таких ужасных девиц за одним столом. У них грубые круглые лица, расплывчатые и бесформенные фигуры. Блеклые волосы, напомаженные губы, карие, тупые и обиженные глаза, подведенные голубыми и черными тенями, но так резко, что кажется — их кто-то бил.

— Надо бы заказать им что-нибудь выпить, — говорит Ибрагим. — Мой богатый европейский друг угощает. Ты можешь выбрать одну из девушек, она будет счастлива, — обращается он ко мне командным тоном и при этом раздраженно, словно знает, что это нереально.

Я встаю и, взяв его за руку, подвожу к барной стойке.

— Послушай, это невозможно. Отправь их домой, — говорю я.

— Я не могу, — говорит он. — Не я за них решаю, они сами решают, что им делать, турецкие девушки так же свободны и самостоятельны, как европейские.

— Они проститутки, — говорю я.

— Они ничуть не хуже европейских девушек, — шепчет он.

И я чувствую, как он распаляется, словно я нанес ему личное оскорбление.

Он вытаскивает из кармана пиджака складной нож, прячет его в руке и всем своим видом дает мне понять, что пустит его в ход, если я не сяду обратно за стол. Я возвращаюсь на свое место.