Идем на восток! Как росла Россия

Прощупав нового знакомого и убедившись, что по поводу происходящего он думает примерно то же, что и они, аксакалы предложили ему назваться Пулат-беком, которого все равно в лицо никто не знал, и мулла Исхак предложение принял. После чего мелкие бунты слились в один и к концу 1874 года охватили весь восток ханства. Политика центра вывела из себя даже местных беков, включая родственников Худояра. Еще больше недовольны были «ученые люди» из «святых городов» Ферганской долины, уверенные, что все беды – кара Аллаха, недовольного тем, что хан продался «неверным», колдовством подчинившим его своей воле. Сотни проповедников обрабатывали дошедшую до предела паству, и дехкане, получив исчерпывающие ответы на сложные вопросы бытия, шли в «гази» сотнями, а затем и тысячами. Кочевники же и без того сели на коней почти поголовно. Хан, однако, был уверен, что все под контролем, а сообщать ему правду не спешили, опасаясь последствий.

Весной 1875 года, когда стало ясно, что справиться с беспорядками ханские сарбазы не в силах, в элитах созрела идея решить вопрос радикально, выдавив прыщ. Заговор организовали люди более чем серьезные: главный мулла ханства Исса-Аулие, казначей, шеф полиции и автобачи (министр двора) Абдуррахман, кипчак, имевший личные причины ненавидеть Худояра (его отец Мусульманкул в свое время возвел того на престол, но потом был казнен, и сын этого не простил, хотя хан ему покровительствовал). Поддержал заговорщиков и ханский брат Султан-Мурад, бек обобранного до нитки Маргелана, и даже наследник престола Насриддин, с детства правивший в Андижане, воспитанный тамошними муллами и любимый ими за «примерную крепость в вере».

В июне Абдуррахман и Исса-Аулие, уйдя с 4000 сарбазов на подавление, перешли на сторону бунтовщиков. Потом к ним присоединился хан-заде со своими 5000 сарбазов. Затем «ревнителям веры» открыли ворота Ош и Наманган, – и мятеж превратился в гражданскую войну. 20 июля стало известно, что оппозиция – 30 тысяч с пушками – без боя вошла в Маргелан (менее ста километров от Коканда), где мулла Исса-Аулие с мимбара соборной мечети, не называя имен, призвал несогласных к джихаду «против свиноедов и их прислуги».

Корону за коня!

Очень вкусно повествует об этом в незавершенных мемуарах Михаил Скобелев, как раз в это время бывший по делам дипломатическим в Коканде. Грядущий герой Плевны обстоятельно рассказывает о красотах города, о ханском дворце, о самом хане, удивительно скромном на фоне расфуфыренных вельмож. Удивляется «равнодушию», с которым владыка велел казнить племянника, посягнувшего на престол и выданного Кауфманом, но отмечает, что в ответ на приложенную просьбу о помиловании Худояр, «на миг изменившись в лице, тотчас справился с собой, сказал нам, что просьба его друга для него закон, и приказал отпустить Абдулкерима на все четыре стороны» (отсюда, кстати, видно, за что генерал так ценил кокандского суверена).

Затем, однако, начали поступать вести с востока. «На всех улицах, – вспоминает Михаил Дмитриевич, – густые массы, очевидно пришлого вооруженного пешего и конного народа; все указывало на близость кровопролития. Толпы дервишей и мулл виднелись на всех перекрестках людных улиц; все они при виде гяуров (я ехал с казаком) отплевывались и, бренча четками, громко напевали, обращаясь к толпе, стихи из Корана. Все кофейни были переполнены, и массы пьяных от курения опиума и хашиша шатались по улицам. Я заехал в оружейный ряд большого базара, но тут пробраться я не мог, так как толпа была сплошная и, как мне показалось, еще более возбужденная; в лавках недоставало рук точить оружие. В эти дни оружейники, как говорили, очень нажились… вертящиеся дервиши в одной из главных мечетей уговаривали народ сделать угодное Богу и избежать бедствия избиением русских, находившихся в Коканде. Мы вернулись, готовые обороняться. Большим утешением служила, впрочем, уверенность, что наши войска, мстя за нас, камня на камне не оставят в Коканде».

Решили, однако, не драться, но уходить, пока не поздно.

Время же истекало: в ночь на 22 июля мятежники подошли к Коканду, и к ним ушел второй сын хана, Мухаммед-Алим, уведя с собой более половины гарнизона. Оставшиеся, тысяч восемь, впрочем, тоже было ненадежны. Верность Худояру сохраняла только личная стража, клинков пятьсот, но уже и во дворце не было безопасно. Группа придворных готовилась монарха зарезать, и плачущий от ужаса повелитель бросился за помощью к русским, пристав к уходящему посольству вместе с 8000 условно верных сарбазов и 80 телегами: гарем – 73 дамы – плюс казна. Из города вырвались, уже отбиваясь клинками, а сразу за городской стеной армия, забыв о лояльности, во главе с высшими офицерами ринулась грабить ханский обоз. Русских не трогали.