Идентичность: юность и кризис

Как отмечалось в гл. И, исторические процессы уже вошли в ядро индивида в детстве. Прошлая история выживает в прототипах "добра и зла", которые направляют родительские представления и окрашивают волшебную сказку и семейное предание, суеверие и болтовню и простые уроки раннего обучения речи. Историки, как правило, анализируют не многое из этого; они объясняют только соперничество независимых исторических идей и равнодушны к факту, что эти идеи проникают в жизни поколений и снова всплывают через ежедневное пробуждение исторического сознания у молодых людей и обучение ему: через мифотворцев религий и политик, через искусство и науки, через драму, кино и беллетристику - через все, что более или менее сознательно, более или менее ответственно вкладывается в историческую логику, впитываемую юностью. И сегодня мы должны добавить к этому списку, по крайней мере для Соединенных Штатов, психиатрию и социальные науки и для всего мира - прессу, которая выставляет все значимое поведение на всеобщее обозрение и немедленно добавляет к фактам репортерское искажение и редакционный комментарий.

Мы говорили, что для того, чтобы войти в историю, каждое молодое поколение должно найти идентичность,

272

совместимую с ее собственным детством и с идеологической перспективой воспринимаемого исторического процесса. Но в юности скрижали зависимости детства начинают медленно переворачиваться: старым больше непросто учить молодых смыслу жизни. Это молодые своими реакциями и действиями сообщают старому, имеет ли жизнь, как она представляется им, некоторую витальную перспективу, и это молодые несут в себе силу поддерживать тех, кто поддерживает их, чтобы обновлять и возрождать, чтобы отрекаться от того, что прогнило, чтобы преобразовывать и бунтовать.

И к тому же существуют "молодежные лидеры", которые так или иначе идентифицируются с юностью. Я говорил о Гамлете как о неудавшемся идеологическом лидере. В его драме объединены элементы, из которых создается успешный идеологический лидер: это часто запоздалые подростки, которые именно из противоречий своего затянувшегося подростничества создают полярности своей харизмы. Индивиды с необычной глубиной конфликта, они часто также имеют необыкновенные дарования и сверхъестественное везение, с которыми они присоединяют к кризису целого поколения решение их собственного личностного кризиса - всегда, как формулировал это Вудро Вильсон, "влюбленные в широкомасштабную деятельность", всегда чувствующие, что их единственная жизнь предназначена для того, чтобы иметь значение для жизней всех людей, всегда убежденные, что то, что потрясло их, когда они были молоды, все, что было для них проклятием, падением, землетрясением, ударом молнии - короче, откровением, следует разделить со своим поколением и с многими, чтобы достичь цели. Их смиренное требование к существующему, выбранному против их воли, не препятствует желанию иметь универсальную силу. "Пятьдесят лет спустя, - написал Кьеркегор в своем духовном дневнике, - весь мир будет читать мой дневник". Он чувствовал, может быть, и не обязательно с сознанием триумфа, что надвигающаяся мертвая точка массовых идеологий должна вызвать вакуум, готовый для идеологии, аналогичной изолированности экзистенциализма. Мы должны изучить вопрос (я подошел к этому в моем изучении молодого Лютера), как действуют в истории идеологические лидеры - стремятся ли они к вла-

273

18-798

сти и затем сталкиваются с духовными сомнениями или сначала сталкиваются с духовной мукой и затем пытаются найти универсальное воздействие. Их ответы часто создают более широкую идентичность из всего, что беспокоит человека, особенно юного, в критические периоды: опасности, проистекающей от новых открытий и оружия, тревожности от травм детства, типичных для времени, и экзистенциального ужаса ограничений "эго", увеличенных дезинтегрирующих сверхидентичностей.

И приходя к мысли об этом, следует спросить, не придать ли особый, необычный смысл призванию рисковать и беспокоиться о том, чтобы дать такие всеобъемлющие ответы? Возможно ли это, доказуемо ли фактически, что среди наиболее страстных идеологов есть неперестроивши-еся подростки, передающие своим идеям горделивый момент возвращения своего преходящего "эго", с их временной победой над силами существования и истории, но вместе с тем и с патологией их глубочайшей изоляции, защищенности их навечно подростничающего "эго" - и с их боязнью штиля взрослости. "Дальше сорока лет жить, - сказал герой "Записок из подполья" Достоевского, - неприлично, пошло, безнравственно!" Это подтверждают исследования, как исторические, так и психологические, показывающие, как некоторые из наиболее влиятельных лидеров отворачиваются от родительства только для того, чтобы впасть в среднем возрасте в отчаяние от результата их лидерства.