Идентичность: юность и кризис

Но, только поняв, насколько это позволяют рамки данного рассуждения, ту большую часть молодежи, которая черпает силу личности в идеологии технологической экспансии, можно приступить к более взвешенному рассмотрению нашей неогуманистической молодежи. Но разве не соотношение между новым господствующим классом специалистов - тех, кто "знает, что делает", - и активной новой группой универсалистов - тех, кто "понимает, что говорит", - всегда определяет спектр возможностей идентичности той или иной эпохи? А последние часто становятся защитниками третьей группы, всеми забытой. В наше время это те, кто не получил технических навыков или образования, те, кто в силу отсутствия способностей или возможностей или и того и другого стоит вне идеологии вообще. В революционные периоды сверхпривилегированные и обделенные, стоя вне консолидированного "сплоченного большинства", часто приходят к взаимо действи ю.

Наши наиболее зрелые молодые неогуманисты ищут в человеческой жизни общий знаменатель - какую-то универсальную идентичность, сближающую богатых и бедных. Для некоторых людей, которые иначе, вероятно, бессмысленно бунтовали бы или совершенно замкнулись бы в себе, возможность выразить свой внутренний конфликт в общественно значимом и активном движении, безусловно, может играть благотворную роль. В то же время очевидно, что "терапевтическое", так же как и политическое, значение таких групп определяется силой их общего потенциала, а также дисциплиной и изобретательностью их лидеров.

Протест гуманистической молодежи принимает разные формы: от романтического эдвардианства и пестрого Wandervogeltum*, чрезвычайно идейного движения "но-

Склонность к перемене мест (нем.). - Прим. перев.

45

вых левых" до идентификации со слепым героизмом везде, где "машины" угрожают сокрушить волю человека. Иными словами, все, от реакционного сопротивления любому конформизму машинной цивилизации до переосмысления прав человека и понятия человеческого достоинства в неотвратимом технологическом будущем. Если порой этими требованиями молодые ставят нас в тупик, следует помнить, что именно традиции Просвещения, приняв за само собой разумеющееся стабильный средний класс и свободный мир, подвергли все ценности безжалостному анализу. Теперь молодежь экспериментирует с тем, что осталось от этого "просвещенного" и "проанализированного" мира. Например, просвещение в области психоанализа предполагало, что детская сексуальность и извращения должны стать предметом общественного внимания и что их подавление должно уступить место просвещенному анализу. Теперь следует решить, насколько привлекательны в литературе и в жизни перверсии, как и все извращения вообще. Следовательно, лишь относительная свобода эксперимента сможет скорректировать положение там, где сочетание радикального просвещения и старомодной морали родителей не сумело этого сделать. Но я думаю, что молодежь стремится не к полной вседозволенности, а скорее к тому, чтобы по-новому, прямо и смело взглянуть на реальные факты.

Несомненно, мы еще станем свидетелями трагической переоценки первых попыток молодежи самой, в противостоянии нам, ритуализировать свою жизнь и того, что перед лицом такого вызова старшее поколение слишком легко и быстро откажется от функции законодателя и критика. Ведь без лидера, которому в случае необходимости оказывается сильное сопротивление, молодые гуманисты могут остаться не у дел и кончат тем, что каждый индивид и каждая группировка будут эпизодически предаваться "экспансии осознания".

Теперь перейдем от теории к утопии. Возможность настоящей поляризации новой специализированно-технологической и универсалистско-гуманистической идентично-стей реальна по одной простой причине: подобная поляризация характерна для любого исторического периода. Новое поколение, вырастающее в атмосфере научно-технического прогресса, ежедневно сталкиваясь с новыми

46