Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Раимов с кафедры истории СССР посчитал неправильным выступление Николаевой, поскольку оно было не самокритичным. Причинами проникновения порочной «идеологии Андреева» выступавший назвал самоуспокоенность и «борьбу, подчеркиваю, так называемую борьбу архивистов и историков. Эта борьба превратилась в прикрытую, чтобы проводить буржуазную идеологию…»[804]. Помимо этого, «…есть товарищи, которые выступают и всегда говорят, что у нас по сути дела все делятся на беспартийных и партийных, это также является прикрытием»[805]. Отметим, что выступление Раимова (надо подчеркнуть — единственного) немного приоткрывает завесу над страстями, которые царили в институте. Интересно указание не только на соперничество «архивистов» и «историков», но и на противостояние партийных и беспартийных. Он связал проблемы с наследием школы С. В. Бахрушина, в которую, якобы, входят Андреев и Устюгов.

В русле самокритики Раимов коснулся и работы его родной кафедры истории СССР. Он заявил, что и здесь есть серьезные проблемы: «Прежде всего руководитель кафедры Новосельский основную линию проводит такую, чтобы никому не мешать проводить такую идеологию, какую он хочет. На одном из заседаний кафедры Устюгов выступал с предложением восстановить школу Бахрушина, Петрушевского, где он сам учился. Так прямо и выступал»[806].

Заседание третьего дня открыл ранее уже выступавший Бычков. Он вновь указал на главную жертву — А. И. Андреева: «Для меня, как и для других товарищей, которые в институте всего лишь месяц, а то и меньше, впервые встречаются с профессором Андреевым в стенах нашего института, не укладывается в сознании то, как это можно мириться с той аполитичностью, с протаскиванием буржуазной идеологии, преклонением перед иностранщиной, клеветой на русский народ и с проявляющимся примиренчеством к этим фактам.»[807].

На удивление спокойно выступил В. В. Максаков. В его выступлении не прозвучало ни одного нового имени. Он указал на серьезность задачи сотрудников Историко-архивного института, поскольку именно они должны разрабатывать теоретические основы документоведения и архивной эвристики. Любопытен его призыв отказаться от «фетишизации» документа и подходить к нему критически (читай — идеологически верно)[808]. В качестве самокритики Максаков вынужден был признать «самоуспокоенность» при составлении программ.

В. Н. Зеленецкая сфокусировалась на критике кафедры истории СССР, где, по ее словам, «так ярки, недвусмысленны идеологические извращения»[809]. Новосельский не прикладывает усилий к созданию программы по истории советского общества. Выступление Николаевой она назвала «не самокритичным» и подтверждающим «тот принцип, который существовал на кафедре вспомогательных исторических дисциплин: мы капитулировали и капитулируем»[810].

Собрание уже шло к концу, и слово дали секретарю по пропаганде и агитации Свердловского райкома партии М. Т. Белоусовой. Очевидно, что она выполняла контрольные и наблюдательные функции и должна была доложить выше о том, насколько удовлетворительно прошло заседание. Особенно она выделила выступление Никонова. Неверно себя вела, по ее мнению, Николаева[811].

Директор института Елистратов подвел итоги, призвав бороться с выявленными недостатками. Правильность критики в свой адрес вынужден был признать Митяев. Николаева заявила: «Я тоже признаю критику, которая была направлена по моему адресу правильной, но я не согласна, что фигура Андреева для меня якобы неясна… Он мне был ясен в прошлом году, когда я выступала и говорила, что это буржуазный идеолог»[812].

Итак, «борьба с буржуазным объективизмом» в Историко-архивном институте превратилась, по сути, в борьбу с Андреевым. Можно смело утверждать, что возглавляемая им кафедра вспомогательных исторических дисциплин оказалась главной мишенью критики. Под ударом оказались и Черепнин, и частично Новосельский.

По итогам партийного заседания 26 октября прошел Ученый совет Историкоархивного института. Основной доклад сделал Н. А. Елистратов. Он подчеркнул, что особого внимания заслуживает тяжелое положение дел на кафедре Андреева, который допустил «грубые политические ошибки». Помимо этого было указано на ошибки в пособии Н. С. Чаева и Л. В. Черепнина. Е. Н. Данилова призывала сократить разделы курса источниковедения, где давался обзор иностранных источников[813]. А. Д. Никонов и Н. Н. Яковлев озвучили свои претензии к Андрееву. Последний заявил, что нужно «выступить с “очень серьезной критикой” С. М. Соловьева и В. О. Ключевского, на которых студенты “чуть ли не молятся”»[814].

В ноябре 1948 г. А. И. Андреева и Л. В. Черепнина перевели на полставки. Студент В. В. Цаплин записал в своем дневнике: «В последнее время на полставки перевели доктора ист [орических] наук А. Иг. Андреева и Л. В. Черепнина. Первому запретили читать дипломатику, второму — источниковедение. Черепнин нам читал в прошлом году очень хорошо, Андреев (в этом году) — хорошо; поэтому с мнением дирекции я не согласен»[815].