Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Д. М. Эпштейн поведал собравшимся о стремлении Андреева монополизировать в институте преподавание археографии для продвижения идей Лаппо-Дани-левского. Помимо этого, его возмутило то, что Андреев называл немца Г. Ф. Миллера первым археографом в России[786].

К. Г. Митяев вынужденно сконцентрировался на критике в его адрес, прозвучавшей от Литвака во вступительном докладе. Судя по словам Митяева, она в основном касалась его учебного пособия «Теория и практика архивного дела» (М., 1946). «Правильно ли я сделал, что написал эту книгу? И вот сейчас я, как коммунист, отвечаю вам на заданный самим себе вопрос: да, я сделал правильно, что написал книгу, хотя это, может быть, стоило и сил, затраченных на нее, труда и той нагрузки, которую книга получила, стоила мне не мало. Конечно же, если я, как кто-то сказал в шутку, написал о скифах, эта книга мне бы так дорого не досталась, и я сделал правильно, что написал ее»[787], — рассуждал с трибуны Митяев. В русле самокритики он признал наличие недостатков в пособии. В частности, указал на недостаточную разработку вопросов архивоведения советского периода. Коснулся он и нового, готовящегося им, пособия: «Я не знаю, товарищи, может быть и вторая работа, которую я готовлю: “Основная документация советской эпохи”, тоже работа новая, не имеющая предшественников, также вызовет критику, это не означает, что я хотел делать сознательно или плохо делаю свою работу, но допускаю, считаю возможным, вероятным, что и эта вторая работа вызовет критику. Означает ли это, что я должен эту работу прекратить? Считаю — нет. Только путем работы настоящей, созидательной, творческой мы может наше дело двигать»[788].

После этого он перешел к критике положения дел в Историко-архивном институте. Главной проблемой он назвал уход от современности в древнейшие периоды. Это было явным намеком на «историков», среди которых преобладали специалисты по досоветскому периоду. Продвигая интересы «архивистов», Митяев указал, что положение не нормализуется, пока не будет специалистов по архивоведению и документоведению, способных подготовить аспирантов и докторантов. Это заявление прямо подводило к мысли о необходимости усиления архивоведческой и документоведческой составляющей учебного процесса в Историко-архивном институте.

М. Н. Черноморский, недавно пришедший в институт, выявил целых пять форм «протаскивания идеализма». Во-первых, наследие буржуазной науки — идеи Лаппо-Данилевского. Во-вторых, формализм и отсутствие «большевистской страстности». Второе наглядно, по мнению Черноморского, проявилось в учебнике Л. В. Черепнина и Н. С. Чаева «Русская палеография» (М., 1946). В-третьих, фактология и уход от обобщений, что, опять-таки, проявилось в уже указанном пособии. В-четвертых, выхолащивание классовой сущности. Наконец, в-пятых, общая недооценка советского периода со стороны исследователей. В качестве вопиющего примера неправильного воспитания студентов выступавший рассказал, как из аудитории ему пришла записка, в которой спрашивалось: не является ли критика С. Б. Веселовского в «Литературной газете» сведением личных счетов? Эту записку Черноморский охарактеризовал как «позорную», поскольку студенту пришло в голову, что советская печать может быть инструментом сведения счетов. Особенно оратор остановился на кафедре вспомогательных исторических дисциплин: «Если в исторической науке вообще имеются рецидивы, определенные провалы, то мне кажется, что в области вспомогательных дисциплин здесь происходит полное господство буржуазной идеологии, и мне кажется, что здесь надо начинать все с начала»[789].

13 октября заседание открыл Н. Н. Яковлев. Основной огонь критики был направлен на А. И. Андреева. Вначале он напомнил историю со сборником «Петр I». Основное внимание было уделено новой статье А. И. Андреева, посвященной С. М. Соловьеву[790] и опубликованной в «Трудах» Историко-архивного института. Соловьев, заявил Яковлев, считал Суворова «юродствующим», а Андреев, вместо критического подхода, воспевает «сборник» Соловьева, где приводится нелицеприятная характеристика полководца. «Выпады против Суворова, когда он поставлен Сталиным, как выразитель нашей нации!»[791] — негодовал Яковлев. Далее выступавший обратился к кафедре вспомогательных исторических дисциплин, на заседании которой он специально присутствовал. Его возмутило, что там только сейчас приступили к критике Лаппо-Данилевского. Неприемлемыми являются и попытки хотя бы выборочного использования наследия покойного классика. «Мне сообщил т. Елистратов, что он получил записку от Андреева, где он пишет, что у Лаппо-Данилевского “лучшая схема источниковедения и мы вложили в нее идею марксистского содержания”. Эта схема сплошь идеалистическая. Это наводит на печальные размышления»[792], — сообщил собравшимся Яковлев.