Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Советские историки отреагировали на итоги дискуссии довольно оперативно. 4 и 6 июня 1950 г. партийное бюро Института истории провело заседание, посвященное языковедческой дискуссии. Ведущим была Н. А. Сидорова. Основной доклад был доверен А. М. Панкратовой, как человеку, умеющему донести новую точку зрения партии до рядовых историков. Она подчеркнула, что вопросы, связанные с языком, напрямую выводят к национальным вопросам в СССР. В центре ее внимания оказалась ключевая для историков проблема соотношения базиса и надстройки. Как уже было сказано выше, некоторые гуманитарии расценили итоги языковедческой дискуссии как легитимацию изучения надстроечных явлений. Очевидно, что такие же настроения обнаружились и у историков. Панкратова говорила по этому поводу: «… есть среди некоторых историков разговоры о том, что сейчас базисом можно меньше заниматься, что больше внимания должно быть привлечено к изучению различных надстроек»[1388]. Ясно, что речь шла об отказе от изучения исключительно социально-экономических и где-то политических процессов, и о желании обратить внимание, скажем, и на культуру. Панкратова предостерегла коллег от этого шага, подчеркивая, что историки должны первостепенное внимание уделять именно базису. Впрочем, выступавшая была вынуждена призвать учитывать в исторических исследованиях «активность» надстройки. В заключении она обрушила критику на археолога А. Д. Удальцова, обвинив того в увлечении марризмом.

Доклад вызвал ожидаемую реакцию. Многочисленные, но содержательно пустые выступления, призывающие взять на вооружение новые гениальные идеи Сталина, часто перемешивались с попытками заработать на этом определенный капитал. Так, Якубовская призвала, следуя сталинским идеям, изучать «единое общество», а не отдельные социально-экономические явления. При этом она не забыла раскритиковать своего оппонента по дискуссии о периодизации истории СССР Н. М. Дружинина в отходе от такого взгляда и излишней концентрации на классовой борьбе[1389].

А. Д. Удальцов вынужден был признать марристские увлечения в своих работах, но он заявил, что никогда не рассматривал марризм как целостное учение, что, кстати, во многом соответствовало истине (см. выше). Он также указал, что, якобы, многие положения сталинской теории языка можно уже обнаружить в работе 1913 года «Национальный вопрос и социал-демократия»: «Он [Сталин. — В. Т.] различал язык и культуру. А мы все это просмотрели. Конечно, здесь каждого большая вина»[1390].

Молодой сотрудник Института истории Л. Н. Пушкарев, филолог по образованию, выступая одним из последних, сказал, что «счастье людей советской науки заключается в том, что партия большевиков и лично товарищ Сталин постоянно держат в поле зрения нашу науку во всех ее отраслях»[1391].

Оперативно отреагировал на дискуссию и журнал «Вопросы истории». В июльском номере был опубликован «Ответ товарищам» и редакционная статья «Новый вклад в сокровищницу марксизма-ленинизма». Показательна некоторая растерянность историков. Об этом свидетельствует отсутствие разоблачающих пассажей в статье[1392].

Для историков особенно актуальным стал вопрос о роли надстройки. Выше уже указывалось, что языковедческая дискуссия фактически ставила его ребром. На волне разоблачений марризма появились призывы пересмотреть отношение надстройки и базиса. Для прояснения позиции понадобились специальные выступления А. М. Панкратовой, сделавшей доклады в ведущих образовательных и научно-исследовательских центрах. В них подчеркивалось: «Надстройка не связана непосредственно с производством, с производственной деятельностью человека. Она связана с производством лишь косвенно, через посредство экономики, через посредство базиса. Поэтому надстройка отражает изменения в уровне развития производительных сил не сразу и не прямо, а после изменения в базисе, через преломление изменений в производстве в изменениях в базисе. Это значит, что сфера действия надстройки узка и ограничена»[1393]. Итак, подтверждалась незыблемость основного направления исследований в советской исторической науке: главное — базис, а надстройка вторична и малоинтересна.

Но особенно актуальной новая методологическая ситуация была для археологов. Выше уже говорилось, что археологи активно использовали марристскую теорию для увязывания археологического материала с этногенетическими схемами. Поэтому разоблачение Марра, без преувеличения, вызвало в археологических кругах настоящую панику. Особенно сильны позиции марризма были в Ленинградском отделении Института истории материальной культуры (ЛОИИМК)[1394].