Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Задачи, поставленные новым руководством, очевидны. Главной из них была расстановка на ключевых постах партийных специалистов, хорошо зарекомендовавших себя на руководящих постах ранее и последовательно проводивших партийную линию. Но, видимо, письмо А. Л. Сидорова и А. М. Панкратовой не помогло. Об этом свидетельствует то, что спустя месяц М. А. Суслову было послано еще одно письмо-просьба, теперь уже от имени Президента Академии наук А. Н. Несмеянова и вице-президента А. В. Топчиева. В нем признавалась плохая работа института. Причины вновь обнаруживались в кадровых проблемах. Особенно плохо было с историей советского времени. Для улучшения работы учреждения предлагалось освободить А. Л. Сидорова и Ф. В. Потемкина от совместительства в других учреждениях, заместителем директора сделать И. С. Галкина. Заведование секторами предложить Г. Н. Голикову и Д. А. Чугаеву, М. С. Шарова пригласить на должность старшего научного сотрудника. Кроме того, из АОН планировалось взять на работу 8 молодых аспирантов[1499].

Но просьбы не были удовлетворены. Д. А. Чугаева не отпускал Госполитиздат, а Л. С. Гапоненко не освобождали от работы в ЦК. 4 июля 1953 г., уже будучи и.о. директора, А. Л. Сидоров вновь поставил этот вопрос перед П. П. Поспеловым[1500]. Все же настойчивость нового руководителя института была частично вознаграждена. Отдел науки и культуры ЦК дал добро на переход Гапоненко в институт[1501]. В 1953 г. от должностей заместителей директора были освобождены А. А. Новосельский и С. Л. Утченко, «как не обеспечившие должного руководства»[1502].

Итак, Сидоров занял ключевые позиции в руководстве советской исторической наукой, став директором Института истории. Такому карьерному рывку помогло несколько факторов. Во-первых, правильная биография старого члена партии, пусть и единожды оступившегося. Во-вторых, активное участие в реализации политики партии, в частности в антикосмополитической кампании. Заметим, что, например, для 1930-х гг. такого набора было бы вполне достаточно. Есть много примеров, когда научные учреждения возглавляли люди, замеченные в первую очередь в общественно-политической деятельности, но почти не засветившиеся как ученые. Но в послевоенное время ситуация изменилась. Консервативный идеологический поворот, приведший в академической среде к возрождению ценностей традиционной науки, значительно повысил роль научно-исследовательских достижений. Наконец, институциональные трансформации сообщества советских историков привели не только к инкорпорации носителей классической академической культуры в советскую историческую науку, но к формированию нового поколения, для которого научный этос органично комбинировался с партийной культурой[1503].

Набор перечисленных выше факторов стал причиной того, что обязательным элементом карьерного успеха оказались атрибуты не только партийно-административной, но и научной значимости. Именно поэтому А. Л. Сидоров не мог оказаться в стороне от дискуссии по политэкономии, поскольку должен был поддержать свое научное и статусное реноме будущего директора Института истории и специалиста по экономической истории. Участие в дискуссии должно было закрепить его карьерный успех и стать трамплином при выборах в Академию наук СССР. Правда, эпоха «позднего сталинизма» диктовала свои законы. В данном случае подтверждение научной значимости реализовывалось при помощи интерпретации и конкретно-исторического приложения «гениальных» трудов И. В. Сталина.

Таким образом, Сидоров демонстрировал теоретическую лояльность к режиму. Но историки грехов антикосмополитической кампании ему простить не смогли. В 1953 г. его провалили на выборах в члены-корреспонденты в АН СССР. Причем место было выделено специально для него. В научном сообществе признавался не только язык власти, но был и свой «гамбургский счет». И. И. Минц записал в своем дневнике: «Старики не хотят ему простить ликвидации ЛОИИ[1504] и, главное, вражды с покойным Грековым»[1505]. Ю. А. Поляков в своих воспоминаниях много лет спустя приоткрыл завесу тайны над этим эпизодом: «Сидоров был дружно провален, но по Институту и Отделению истории прошел слух: Минц голосовал за Сидорова и показывал ему свой бюллетень. Большинство возмущались. Много лет спустя Минц открыл мне тайну. “Мы тогда, — рассказывал он, — действовали дружно, слажено. Голосовали 9 человек… Руководил В. П. Волгин. Все доверяли друг другу. Мы собрались у Волгина, обсудили кандидатуры. Дружно решили: Сидорова не избирать. Я потом доверительно спросил у Вячеслава Петровича: можно я проголосую «за»? Мой голос не решал дела, а в моем трудном положении важно было показать, что я не враг ему. Волгин, еще раз подсчитав голоса, согласился. Я действительно показал Сидорову свой бюллетень, а счетная комиссия показала Аркадию кукиш”»[1506].