Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Благодаря этому, осталась среда, способная сохранить (пусть и в «законсервированном» виде) живую (коммуникативную) память о кампаниях, ее антигероях, героях и простых участниках.

В советское время писать или публично вспоминать о кампаниях было невозможно не только из-за лакировки советского прошлого и умолчания репрессивной роли партии. Иногда упоминания об антикосмополитической кампании глухо звучали. Например, их можно обнаружить в мемуарах Н. М. Дружинина «Воспоминания и мысли историка», выдержавших два издания (1967 и 1979 гг.). «Негативные» тенденции вскользь указывались и связывались с «культом личности» Сталина[1751]. В годы, когда «оттепельные» процессы еще не были заморожены, такое было возможно.

Была и другая, возможно, не менее важная причина, чем цензурные ограничения. Память об идеологических погромах мешала формированию у историков советской идентичности. Официально подчеркивалось, что советская историческая наука развивалась поступательно, осваивая наследие классиков марксизма-ленинизма и следуя направляющим указаниям партии. Кроме того, всячески превозносилось единство советских историков, их моральная монолитность. О какой монолитности можно было говорить в годы борьбы с космополитами или после? Несмотря на осуждение культа личности Сталина, иррациональные по своей сути кампании явно не вписывались в эту схему. Наоборот они наглядно демонстрировали, насколько развитие советской науки было неоднозначным и извилистым. О них предпочитали не вспоминать.

О «грехопадении» советских историков молчали не только из-за цензурного давления. Это еще был и вопрос личной репутации. По свидетельству Ю. В. Борисова (кстати, свидетеля и участника погромов), А. З. Манфред говорил ему: «Придет время, и мы с чувством горечи и стыда будем вспоминать то, что сейчас происходит»[1752]. Многие просто не хотели вспоминать, как начиналась их карьера. Еще одной причиной было то, что идеологические кампании разрушали ключевой для любой научной корпорации миф об учителях. Под этим мифом понимается формирование и поддержание образов историков, ставших классиками в своем направлении исследований. С какой стороны не посмотри, а классики оказывались отнюдь не в выигрышном свете. Одни были гонителями, другие проявили себя отнюдь не героически. Об этих событиях хотелось скорее забыть, вытеснив их из памяти, минимизируя тем самым травмирующий эффект для всей корпорации. Учителя должны были внушать почтение, а не вызывать чувство сожаления или даже отвращения.

Наиболее активные в годы кампаний А. Л. Сидоров, В. И. Шунков и Н. А. Сидорова к тому времени уже ушли из жизни, но они стали (в первую очередь А. Л. Сидоров) основателями собственных школ. Например, ученики Сидорова, особенно К. Н. Тарновский, сыграли решающую роль в создании посмертного образа Сидорова как новатора и ученого без страха и упрека. Естественно, что места антисемитским погромам в этом образе не находилось. С фигурой Сидорова прочно ассоциировалось и «новое направление» в советской исторической науке в 1960-х гг. Несмотря на разгром «нового направления» в 70-е гг., уже к 80-90-м гг. его участники заняли ключевые позиции в науке. Это создало ситуацию, когда для поддержания легенды о «новом направлении» требовалась и позитивная оценка ее отца-основателя Сидорова.

Несмотря ни на что, рассказы о кампаниях, в основном касающиеся деятельности тех или иных историков, их поведения в эти годы, сохранялись не только в кругу непосредственных участников, но и, скорее всего, имели хождение в среде исследователей прошлого. Об этом свидетельствуют дневники Н. Я. Эйдельмана. Так, он зафиксировал ставший легендой эпизод (бывший в реальности) с Н. М. Дружининым, который в ходе кампании борьбы с объективизмом начал критиковать не своих коллег, а П. Я. Чаадаева. «История с академиком Дружининым — статья против книги Чаадаева в журнале “Коммунист” 1949 г.: во время космополитизма полагалось долбать “своих” космополитов. Дружинин нашел блестящий выход и долбал Чаадаева», — записал 8 сентября 1966 г. историк[1753]. История стала легендарной и, видимо, пользовалась определенной популярностью среди историков как пример противления злу ненасилием. Здесь важно подчеркнуть, что уже в то время можно увидеть героизацию любых форм сопротивления в ходе идеологических погромов.