Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Следом выступил А. А. Толмачев. Он заявил, что доклад Деборина его не удовлетворяет. «Не удовлетворил он меня потому, что на таком широком собрании повторять то, что уже сказано в нашей печати, в тех рецензиях, которые у нас были, не так уж рационально, особенно для главного редактора “Трудов” и руководителя Сектора»[624], — сказал новый оратор. Далее он посетовал на серьезные недостатки в работе сектора, главным из которых является отсутствие актуальных дискуссий: «Мне кажется, что в отсутствии таких серьезных научных дискуссий и кроется то, что мы сейчас обсуждаем чрезвычайно острое, катастрофическое положение в секторе новой и новейшей истории»[625]. Он вспомнил, что Зубок уже в сборнике «25 лет советской исторической науке» совершил непростительные ошибки, похвалив работу Лечнер[626].

Вообще, Толмачев порекомендовал присутствующим обратить особое внимание на труды Эггерт и Лечнер, поскольку они недавно закончили плановые работы, а опубликованные статьи явно свидетельствуют о методологических «срывах».

Но не только в методологической плоскости лежали ошибки. Толмачев подверг критике и научный аппарат «Трудов»: «…Если вы просмотрите труды секторов новой и новейшей истории и просмотрите их под углом зрения научного аппарата, то ссылок на труды Ленина и Сталина, ссылок на Коминтерн и проч. вы почти не найдете. Во всех этих “Трудах”, занимающих в общей сложности 331 стр., вы найдете 6 ссылок на работы Ленина и Сталина, и то одна из этих ссылок есть перевод Лениным одной фразы в работе Гегеля. Вы не найдете в этих работах, за исключением статьи Ерусалимского, ссылок на нашу советскую печать… Мне кажется, в этом лежит корень всех ошибок, которые мы имели в нашей работе. Наши товарищи считают для себя ниже своего научного достоинства пользоваться публикацией и документацией наших советских организаций»[627]. В заключение выступавший выразил свое недоверие руководителю сектора А. М. Деборину.

Но маховик проработки начал давать сбои. Уже А. В. Ерофеев частично пытался себя оправдать. Так, он признал критику принципиальной и верной, но сказал, что исходил в целом из правильных методологических положений, хотя и совершил ошибки. Обидело его и выступление Деборина: «Мне кажется, что самокритика должна быть справедливой. Абрам Моисеевич правильно указал на недостатки моей статьи, но он неправ, когда утверждал, что я ни словом не упомянул о целях американского империализма в войне. Наоборот, когда А. М. редактировал мою статью, он видимо не заметил ошибок. Видимо, он замечает только то, что хочет заметить»[628]. Итак, жертва оказалась не полностью деморализована.

А. З. Манфред открыто выступил против того, чтобы считать все статьи сборника порочными. Он взялся защищать статью Ерофеева, указав на многие верные положения, актуальность самой темы. «Я согласен с А. М. в том, что агрессивную сторону американского империализма следовало подчеркнуть острее, но это все-таки не означает, что в целом работа порочна. Надо было товарищу помочь исправить его ошибки и не представлять работу в таком виде, чтобы она казалась целиком льющей воду на мельницу наших врагов»[629], — говорил он. Правда, Манфред согласился с критической оценкой Нотовича и Эггерт.

Заседание явно начинало идти не туда, куда нужно. Накал критики спадал. Это заметила П. В. Гурович, заявившая: «Выступление т. Ерофеева уже было расслаблением тех задач, которые стояли перед нами. Тов. Ерофеев говорит, что это “частично объективизм”»[630].

Настоящий бунт поднял Нотович. Он последовательно отрицал вменяемые ему ошибки. Так, на упрек в отсутствии ссылок на «Фальсификаторов истории», он сказал, что брошюра вышла уже после подписания сборника в печать. Более того, он настаивал, что его характеристика Мюнхена 1938 г. полностью отвечает всем положениям официальной советской позиции. Что касается интенсивности использования партийных документов, то Нотович заявил: «Цитировать партийные документы или не цитировать их — это, по моему мнению, индивидуальный метод пишущего»[631]. Вообще он указал на множество ошибок и неверных интерпретаций в статье С. Павлова.

Итак, заседание явно зашло в тупик. Жертвы не покорно признавали свою вину, а пытались сопротивляться. У них оказались защитники, просто сочувствующие. Нужна была пауза. Заседание перенесли на другой день.

На следующий день его открыл Я. И. Цитович. Это было не случайным. В своем выступлении он постарался задать тон мероприятию, высказав резкое недовольство тем, что Деборин ограничился только критикой тех историков, которые оказались упомянуты в статье «Культуры и жизни». Особенно много внимания выступавший уделил ошибкам Зубока. Между ними произошла небольшая перепалка:

«Л. И. Зубок: Если взять ваши лекции в Военно-политической академии, то в них имеются серьезные ошибки.

Цитович: Никаких лекций в Военно-политической академии я не читал.

Зубок: Это неверно, ваши лекции даже изданы»[632].