Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2

«Порочность методологии В. Я. Проппа была очевидной. Но фольклорный сектор Института отвечал на книгу проф[ессора] Проппа молчанием, проходил мимо его работ. Это молчание было связано с общими недостатками теоретической работы сектора»[106].

В Пушкинском Доме, напротив, Владимира Яковлевича почти не упоминали, поскольку еще в конце 1947 г., на волне критики, решением бюро Отделения литературы и языка АН СССР он был освобожден от должности старшего научного сотрудника сектора фольклора, которую он занимал по совместительству с мая 1945 г. Это решение 20 февраля 1948 г. было проведено приказом по ИЛИ[107].

Дискуссия об А. Н. Веселовском исчерпана

Естественно, что разворачивающиеся события должны были наконец-то окончательно закрыть сильно затянувшуюся «дискуссию» о Веселовском. Как мы подробно писали во третьей главе, жирная точка была поставлена 11 марта 1948 г. газетой ЦК ВКП(б) «Культура и жизнь».

Однако предшествующие этому моменту события имели серьезное значение и далеко идущие последствия для ленинградских историков литературы.

Январский номер журнала «Октябрь», открывавшийся большой статьей В. Я. Кирпотина «О низкопоклонстве перед капиталистическим Западом, об Александре Веселовском, о его последователях и о самом главном»[108], кроме вопроса о мировоззрении А. Н. Веселовского, касался и его последователей.

Стоит отметить тот факт, что среди «попугаев Веселовского», которых по ходу препарирования бездыханного тела академика ощипывает В. Я. Кирпотин, мы видим следующих представителей ленинградской филологии: М. К. Азадовского, М. П. Алексеева, В. А. Десницкого, В. М. Жирмунского, покойного А. С. Орлова… Но с особым наслаждением он начинает топтать одного из наиболее значительных русских ученых-романистов ХХ в., ученика А. Н. Веселовского – академика В. Ф. Шишмарева. Такое рвение объясняется также и тем обстоятельством, что к В. Ф. Шишмареву автор испытывал к тому же чувство большой личной неприязни. Именно цитаты из работ Владимира Федоровича становятся поочередно мишенями для тщательного идеологического разбора.

Одновременно с выходом «Октября» к этой теме обратилась и «Литературная газета». 14 января 1948 г. она поместила на своих страницах статью уже вовлеченного в «дискуссию» М. М. Кузнецова «А. Н. Веселовский подлинный и приукрашенный». Автор не преминул назвать некоторых «попугаев»:

«В статьях и комментариях советских литературоведов к современным изданиям Веселовского, а также в посвященных ему отдельных исследованиях обычно скороговоркой сообщалось о теоретических пороках ученого и, наоборот, не жалелось красок для расписывания его заслуг. Веселовскому придавался “околомарксистский” вид. Так обстояло дело в статьях и работах акад[емика] В. Шишмарева, проф[ессора] В. Жирмунского, доц[ента] А. Соколова, проф[ессора] В. Проппа и др. ‹…›

Партия учит нас смотреть в будущее, опираться на все передовое, прогрессивное, выносить приговоры событиям и фактам действительности с позиций завтрашнего дня. Но есть еще в нашей среде ученые, которые никак не расстанутся с вчерашним днем науки, силятся протащить в наше сегодня обветшалые догмы прошлого, воскурить во что бы то ни стало фимиам отжившему, безвозвратно ушедшему. С этим надо кончать решительно и бесповоротно»[109].

То, что надо кончать решительно и бесповоротно, было очевидно: нерешенность вопроса зияла дырой в кумачовом тряпье идеологии. Исключительно этим обстоятельством можно объяснить инцидент, произошедший 4 марта 1948 г. на расширенном заседании правления ЛО ССП СССР: