Читаем Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование полностью

Когда Йенсен обращал внимание Славинского на газету «Expressen» – одну из главных газет Швеции, он уже знал о готовящемся там большом материале, автором которого был Магнус Юнггрен (Ljunggren), близко знакомый с Азадовским. Магнус был выпускником Стокгольмского университета, где и преподавал на кафедре славистики с 1963 по 1976 год; увлекшись изучением русского символизма, он достиг в этой области больших высот. В 1977–1978 годах он приехал в качестве иностранного стажера, как это тогда называлось, в Ленинградский университет, после чего вернулся в Стокгольм. В 1982 году М. Юнггрен защитит диссертацию и в 1983 году поедет в качестве стажера в Московский университет и сможет встретиться с героем своей статьи при визите в Ленинград. Его работы о русских символистах – Андрее Белом, Эмилии Метнере, Эллисе – создали ему научное имя, и ныне он по праву считается одним из главных европейских специалистов по истории русского модернизма.

Именно он взялся написать большую статью о своем русском друге, тем более что всегда был горячим сторонником правозащитного движения. 11 февраля на четвертой полосе стокгольмской «Expressen» появилась его статья о деле Азадовского под хлестким названием «Как исчезают слова, лица, люди в застенках» (вероятно, «застенки» в данном случае – наиболее подходящий по смыслу перевод слов maktens gömmor). В своей статье шведский филолог подробно описал и интересы Азадовского, и произошедшее в 1949 году с его отцом, и запрещение публикации писем Клюева к Блоку… Заканчивал он словами о том, насколько же трагично родина обошлась с человеком, который главной целью своей жизни поставил изучение ее литературы и культуры.

Кроме Юнггрена в Швеции на арест Азадовского откликнулся еще один филолог-русист – Анника Бэкстрем (Bäckström), преподававшая в Упсальском университете. Впоследствии она прославилась как переводчик русской литературы на шведский: ею изданы книги Марины Цветаевой, Иосифа Бродского, Саши Соколова, Геннадия Айги… Она приезжала в Ленинград еще в 1960-е годы и помнила Азадовского выпускником филологического факультета. Анника была сторонницей либеральных идей, причастной к политическим движениям современности. В 1974 году в Ленинграде она познакомилась с А. Сахаровым и Е. Боннэр. Анника написала большой текст для газеты «Uppsala Nya Tidning»: 11 февраля эта газета вышла со статьей «Русский ученый-литературовед арестован», в которой Анника, ссылаясь на парижскую «Русскую мысль», изложила общую канву уголовного дела Азадовского в контексте политических арестов в СССР, но при этом поделилась и личными воспоминаниями:

Костя поражал нас своей начитанностью, знанием иностранных языков, осведомленностью в европейской культуре. Он был общительным и щедрым человеком, и находиться в его компании было для нас удовольствием, хотя в силу нашего шведского академического образования мы чувствовали себя подчас немного простоватыми.

Литература была Костиным дыханием, жизненным эликсиром, а не средством, которое принимают в умеренных дозах, чтобы произвести впечатление на других. В Ленинграде, где большую часть года господствует серый и давящий климат, Костя казался чуть ли не экзотическим существом. Он был другом Иосифа Бродского.

Один из наших коллег навестил его в ноябре прошлого года (за месяц до ареста). Он занимался тем, что уничтожал свои записи (видимо, предчувствовал, что его ожидает). На письменном столе лежала его недавно завершенная диссертация на тему о русской душе. Он не знал, дадут ли ему возможность когда-нибудь и где-нибудь ее защитить. Русские диссертации, как это было и в Швеции до университетской реформы, требуют огромного количества работы. На том же письменном столе стоял небольшой бюст насмешливо улыбающегося Вольтера, поборника разума и терпимости.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Внутри картины. Статьи и диалоги о современном искусстве
Внутри картины. Статьи и диалоги о современном искусстве

Иосиф Бакштейн – один из самых известных участников современного художественного процесса, не только отечественного, но интернационального: организатор нескольких московских Биеннале, директор Института проблем современного искусства, куратор и художественный критик, один из тех, кто стоял у истоков концептуалистского движения. Книга, составленная из его текстов разных лет, написанных по разным поводам, а также фрагментов интервью, образует своего рода портрет-коллаж, где облик героя вырисовывается не просто на фоне той истории, которой он в высшей степени причастен, но и в известном смысле и средствами прокламируемых им художественных практик.

Иосиф Бакштейн , Иосиф Маркович Бакштейн

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное