Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Есть минуты такого отчаяния
И такого безумия дни,
Что становится болью дыхание, —
О, проклятое существование,
Разорвись, уничтожься, усни!

Есть недели такой безнадежности

И такой напряженности страх,
Что и память о страсти и нежности —
Генерация мук безутешности,
И проклятьем скрипит на зубах.

Есть часы беспредельного ужаса

И такого кошмара порог,
За которым бессмысленны мужество,
Доброты и надежды содружество, —
И уходит земля из-под ног.

Есть такая тоска безысходности

И последняя горечь и дрожь,
От которых – мечта о бесплотности
И уверенность в непригодности, —
Мое сердце, Господь, уничтожь!

Пусть беспомощен в жизни и в горе я,

Но, о Боже, прости и даруй
Растворение фантасмагории:
Вознесение в дым крематория
И покой флегетоновых струй.

И в том же номере «Русской мысли», вышедшем 29 января 1981 года, было напечатано стихотворение без названия, посвященное «К.М.А.». К сожалению, К.М.А. не мог видеть этого номера, поскольку томился в Крестах, хотя стихотворение он знал – Миша Балцвиник написал его 27 февраля 1980 года, незадолго до смерти.

К.М.А.

Поблеклый снег и сажевая грязь
Уже настолько в душу нашу въелись,
Что озабочен – как бы не упасть —
Не замечаешь мартовскую прелесть
И, нахлобучив шапку и кашне,
Которое теперь прозвали шарфом,
Идешь по Петроградской стороне,
Грузовикам внимая, словно арфам.
А граждане врываются в хозмаг,
И деловито трусит даже моська,
И ты уже не бродишь просто так —
Стоишь в очередях, скупаешь брак,
Таща портфель взамен былой авоськи.
А в нем – стихи о том, что даже тень
О дикие колосья поистерлась…
Но день высок, как всякий Божий день,
И высь зеленоватая простерлась
Над воздухом, в котором океан,
А, впрочем, извиняюсь, нынче это —
Названье магазина, что нам дан
Для обличенья нашего скелета,
Чтоб с поздней аффектацией поэта,
Прозрев, завыть: «Карету мне, карету!»

И все-таки есть в воздухе микроб,

А может, звать его гидроионом,
Который сохранит вас удивленным,
Чтоб выстоять и не подохнуть чтоб
Среди туземцев, матерных стоустно,
На улице, уродливой, как гроб,
С пивным ларьком и квашеной капустой.

А в городе господствует вода,

И млеют легкие в предчувствьи ледохода,
Уныло верховодит суета,
В контрасте с ней задумчива природа.
Жизнь продолжается, не ведая невроза,
Пушистым облачком взрывается мимоза,
И ясно, как бессмысленны слова,
Когда вот-вот появится трава,
Что истиннее фраз полуживых,
Где куча прегрешений против вкуса,
Где нет императива Иисуса
И даже боли, диктовавшей их,
И где хозяйствуют, приличия отбросив,
Отчаянье, безвыходность, Иосиф.