Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

«Малява» осталась безответной. Зато через несколько дней его вызвал следователь, предложивший подписать обвинительное заключение. Азадовский отказался от подписи. Это было с самого начала его принципиальной позицией – не подписывать никаких бумаг, демонстрируя тем самым последовательное и неуклонное непризнание вины. При этом он понимал, что отказ от подписи не слишком играет на руку обвиняемому, настраивая против него всех причастных к делу работников следствия, суда и т. д. Впрочем, что касается приговора, то отказ от подписи не имел особенного значения: срок все равно неизбежен.

После этого следователь совершил процедуру, предусмотренную статьей 201 УПК РСФСР: в его присутствии Азадовский смог ознакомиться с материалами, собранными следствием. Прочитал характеристику из Мухинского училища, полистал бумаги, связанные с делом Славинского, увидел и свое приобщенное к делу заявление с просьбой об очной ставке со Светой. Узнал также, что все ходатайства, заявленные Хейфецем, были следователем рассмотрены и, разумеется, отклонены.

Оставалось ждать, когда будет объявлен день судебного заседания.

Однако буквально накануне суда выяснилось, что адвокат Хейфец не будет участвовать в процессе. Это было и неожиданно, и необъяснимо. Если даже не входить в причины, почему Хейфец отказался защищать Азадовского, сам факт был очень невыгодным для обвиняемого, поскольку со стороны это выглядело следующим образом: Азадовский наотрез отказывается признавать за собой какую-либо вину, а адвокат отказывается его защищать – вина подзащитного настолько для него бесспорна, что он не видит никаких способов оправдать его в глазах суда. Получалось, что даже Хейфец, опытный и известный в городе адвокат, бессилен перед собранными доказательствами (хотя формально – согласно 51-й статье УПК – «адвокат не вправе отказаться от принятой на себя защиты обвиняемого»).

На деле же произошло следующее: вскоре после своего единственного свидания с подзащитным, приблизительно в начале марта, Хейфец позвонил Зигриде Ванаг, которая заключала с ним договор, и попросил ее зайти в юридическую консультацию. И только здесь, с глазу на глаз, сообщил, что выходит из дела. Он открыто сказал, что дело это «насквозь комитетское» и что милиция там «вообще никак не участвует». Растерянная Зигрида пыталась его переубедить, но Хейфец решительно произнес: «Не могу и не буду этим заниматься». Уплаченные в качестве аванса 20 рублей консультация возвратить отказалась.

Что стояло за этим отказом? Стоит предположить, что к тому времени в ленинградском Большом доме (а возможно, и самому Хейфецу) стало известно о статье в парижской «Русской мысли» от 26 февраля. Появление Хейфеца в роли «защитника» толковалось в этой статье как свидетельство участия КГБ в деле. По-видимому, Хейфец решил (и, кстати сказать, небезосновательно), что его участие в деле Азадовского питает такого рода предположения, и почел за благо выйти из этой набиравшей обороты скандальной истории. Другими же словами, – бросил своего подзащитного за несколько дней до суда.

Для защиты Азадовского Зигрида Ванаг быстро нашла другого адвоката, ровесника Хейфеца, также достаточно известного в городе, – Савелия Михайловича Розановского, в будущем еще одного лауреата золотой медали имени Н.Ф. Плевако. Розановский явился в Кресты за день до суда. Представился, объявил об отказе Хейфеца. После чего подсудимый и адвокат обсудили некоторые детали предстоящей процедуры. Розановский, как и Хейфец, держался сдержанно, впрочем, сообщил про письмо академика Алексеева. Сказал, что не видит в действиях Азадовского никакой вины, что следствие проведено предвзято и что в этом он будет выступать на стороне своего подзащитного.

Это внушало надежду, хотя и слабую.

Суд над Светланой

Чем был примечателен этот суд, состоявшийся 19 февраля 1981 года?

Это был типичный уголовный процесс над человеком, раздавленным советской правоохранительной машиной и тюремной реальностью. То есть первое время Светлана отвергала все обвинения; будучи человеком не робкого десятка, она находила в себе силы для какой-никакой, но борьбы. Но сопротивляться Системе молодая женщина, оказавшаяся в страшной, запутанной ситуации, не умела и не могла.

Как и в случае с Азадовским, доказательства вины Светланы решили усилить. Это удалось сделать благодаря обыску в ее комнатах 20 декабря 1980 года, в ходе которого к изъятым бумагам и книгам добавилось следующее: «В кармане принадлежавшей ей куртки были обнаружены крошки вещества буро-коричневого цвета, впоследствии отнесенного экспертизой к наркотическому веществу», вес крошек составил 0,06 гр. Этим обвинение стремилось доказать, что 4 грамма, изъятые при задержании, не случайность.

Поскольку из Дворца культуры имени Кирова, где Светлана работала машинисткой, следствие получило в целом положительную характеристику, то следователь Каменко позаботился и об отрицательной, получив ее 27 января 1981 года от техника жилконторы:

Характеристика